Так уж не хотелось Шкуро обижать Врангеля, того самого, который считает его бандитом, что сделав виноватое лицо, пробормотал извинительно:

— Не могу я, Петр Николаевич, сразу дать согласие. Это такой рискованный шаг, может весь фронт разрушиться. В сочельник у меня встретимся и решим все окончательно.

Когда Шкуро ушел в свой вагон, Гензель сказал Врангелю:

— Я был прав, Петр Николаевич: бандита можно только купить или запугать. Ему что Россия, что Кубань, что Кавказ — все один разбойничий притон.

— Если придется, то купим.

— Боюсь, Петр Николаевич, что у нас с вами денег не хватит.

И все же они заставили Шкуро задуматься в эту ночь. Он знал себе дену: напасть, изрубить, разогнать, пограбить и назад; и чтобы казаки были довольны. Понимал он, что, когда надо» и державе надо помогать» но если ее развалили, если рухнула держава, то не ему ее возрождать — есть генералы, генштабисты, что вокруг императора и министров терлись. Им и карты в руки. Были Корнилов и Алексеев, теперь — Деникин, Романовский, Врангель… Они повели людей в бой за единую неделимую. Но что-то не так у них выходит.

На «неделимой» Ленин и Троцкий крепко сидят — не сковырнешь. Сюда, на Кубань, уже подходят. А генералы что? Сражаются за неделимую? Костьми готовы лечь? Сражаются, только вот не за Россию» а за свое место в этой армии, отступающей под ударами красных. Нет, Андрей Григорьич: не о России единой и неделимой надо нынче думать, а о том, чтобы в Италию не нищим бежать.

Когда утром в сочельник поезд остановился в Пятигорске, Шкуро приказал отцепить свой вагон и в сопровождении адъютантов направился в резиденцию терского атамана генерала Вдовенко. Тот был уже при деле — давал распоряжения офицерам. Еще шестидесяти нет, крепкий, умеющий держаться просто и по-командирски. Генерал-лейтенант, получивший чин еще от императора.

Устроились в кабинете, и Шкуро подробно изложил все врангелевские идеи. Вдовенко ответил мудро:

— Думаю, что это все не так. Тут чувствуется какая-то провокация. Во всяком случае, полагаю, что подобная генеральская революция преступна, и она нас всех погубит. Этого допускать нельзя, и я сейчас же экстренным поездом отправляю своего человека к донскому атаману и к главнокомандующему. К вечеру мы будем знать точно всю обстановку. Ты же, Андрей Григорьич, никоим образом не соглашайся на ту роль, которая тебе подготавливается, а если придется действовать энергично, я тебе помогу.

— Все правильно, — сказал терский атаман, однако он не почувствовал дыхания ледяного ветра неудачи: генеральский заговор — признак разгрома.

Сочельник просто праздновали. С первых бокалов Шкуро неожиданно захмелел, понес какую-то чепуху, что-то из истории своих подвигов, требовал песен. Врангель и пришедший с ним генерал Эрдели ушли беседовать в соседнюю комнату и вскоре уехали.

Когда остались свои, Шкуро мгновенно протрезвел — и сказал хозяйке и ее верной помощнице Графинчику, что надо срочно собираться за границу. «А дом?» — возмутилась Татьяна. Приезжаем в Екатеринодар — и сразу объявление о продаже. Собрать все, что можно, и — в Новороссийск. Через месяц там за место на пароходе будут стрелять.

Вспомнили о знакомых: Великий князь Андрей Владимирович с Матильдой Кшесинской, Великий князь Борис Владимирович с кем-то. И еще могли появиться многие.

— На сборы дня три-четыре, — сказал хозяин.

— Нет, — по обыкновению, возразила хозяйка. — Нам с Ниной надо привести себя в порядок. У нас шьются платья.

Решили выезжать в последний день 1919 года по старому императорскому календарю.

С утра в этот день было сухо и солнечно. Возле салон-вагона толпились некоторые желающие уехать, но не получившие приглашения. Одного Шкуро приметил, глядя в окно, и даже решил выйти к нему.

Перед ним стоял невысокий унылый человек кавказского типа с безбородым бледно-синим лицом, с большими темными глазами, выражавшими безысходное горе. Конвойный казак отгонял его, тот покорно отходил и вновь возвращался.

— Пусть подойдет, — приказал Шкуро.

Кавказец подошел и смотрел на генерала не с надеждой, не с просьбой, а с глубоким безутешным сознанием непоправимого несчастья.

— Что случилось, Муразов? — спросил Шкуро, хорошо помнивший щедрого хозяина гостиницы «Бристоль». — Дети здоровы? Как жена?

— Пока живы, Андрей Григорьевич. Придут большевики — всем конец. Уже обещали. Знаю — вы князей везете, генералов… меня никто не повезет.

— Что за разговорчики, Мураз? Ты же мой кунак. Бери всех и все, что надо — и в мой поезд. Полвагона дам. Мало?

— Хватит, Андрей Григорьевич, великий ты человек. Моя жизнь и жизнь моей семьи спасаешь. Очень мало вещей возьму.

— Бери сколько надо. Отправляюсь часа через полтора.

Генерал Шкуро — человек. Он, как и все нормальные люди, испытывал особенно сладкое чувство, когда помогал другому в беде. Однако не мог он в тот момент представить, что вряд ли кто-нибудь поможет ему на Западе больше, чем этот Муразов.

XV

В Новороссийске уже скапливались беженцы» но еще царил порядок: у причала стоял английский пароход «Ганновер» с большой красной трубой, документы у трапа проверяли русские контрразведчики и английские матросы с короткими винтовками и примкнутыми штыками. Дождь, вереницы автомобилей, женский плач и аккуратная работа грузчиков, поднимавших на борт сундуки и чемоданы в веревочных сетках.

Генерал-лейтенант Шкуро, кавалер ордена Бани, попросил встречи с капитаном — вышел помощник. Генерал интересовался условиями, в которых поедет его семья. Офицер показал ему вход в огромный трюм с железными стенами, железными двухэтажными нарами и различными приспособлениями для пассажиров. Шкуро отрицательно покачал головой и вновь показал орден Бани с приставшей к нему как бы случайно пачкой английских фунтов. Для семьи Шкуро была предоставлена благоустроенная каюта.

Прощание оказалось суетливым и беспорядочным: внезапно объявили выход на буксире за мол в открытое моpe. Для связи подумали использовать русское посольство в Константинополе. Шкуро просил Муразова помогать семье. Великие князья решили плыть на каком-то военном корабле.

И потащился «Ганновер» в дождливую темнеющую муть волнующегося моря, а генерал Шкуро остался на том кусочке русской земли, где еще можно было существовать генералам. Денег осталось мало — Тасинька большую часть забрала, но еще были свои казаки. В автомобиле ждали Колкин, Аликов, Медвянов и новый нач-штаба — генерал Стогов. Еще дом, который срочно продавался, и был поезд с музыкой, электричеством, салон-вагоном и, конечно, с ужином.

Рулеско играл на скрипке. Глаша и Маша пели «К нам вернулся наш Григорьич дорогой». Даша сидела у Шкуро на коленях, на море стреляли, но к этому привыкли: англичане вели огонь с миноносцев по прятавшимся в горах «зеленым».

Наутро был опубликован приказ № 45 по Войсковому штабу Кубанского казачьего войска за подписью нового Войскового атамана генерал-майора Букретова об официальном назначении генерал-лейтенанта А. Г. Шкуро командующим Кубанской армией.