Через неделю, когда заняли оборону всего верстах в десяти от Касторной, Мартынов, один из казаков» уехавших с Кузьменко» добрался до Касторной и явился в вагон генерала. Все новости передал устно — писать не — решились.

— Ну, садись, Мартынов, докладывай. Ничего не забыл?

— Нечего и забыватъ-то, господин генерал. Только что Рада открывается, ну и в Ставке всякие разговоры.

— И что же Рада? Восьмого ноября открывается?

— Сказали седьмого. Такую вот книжечку выпустили.

Мартынов положил на стол брошюрку с названием «Казаки», напечатанным черной краской, небрежно и грязно. Шкуро полистал.

«…Так что же казачество? станет ли оно на защиту трудового народа, над которым уже вьются арканы, закидываемые помещиками, движущимися вместе с «гОсобым Совещанием» при Добрармии? Или его опять, как встарь, новоиспеченные цари и их лакеи обманут U приспят, опять обратят в опричников, в палачей свободы и народа?..»

— Разговорчики звучат по-большевистски, — сказал Шкуро. — А большевики их не примут. Всем один конец: и Раде, и деникинцам. Казаки это читали.

— Многие уже знают. И еще сказали, что Кубань входит вроде как в тыл армии, и там назначается командующим генерал Покровский.

— Знаешь Покровского?

— Весной в Донбассе вместе воевали. Крепкий генерал. Любил шахтеров вешать. А еще, значит, Рада ждет батьку Махно.

— А что Махно? Есть разведка?

— Приходил к нам в поезд мужик. Сказал, что Махно берет Екатеринослав, и в его армии много большевиков. Еще этот человек сказал, что красные скоро возьмут Харьков, и Таганрог. Надо мол, думать. Просил, чтобы его не забыли и взяли на Кубань.

— Плохой у нас с тобой разговор, Мартынов.

— Плохой, господин генерал. Такие дела.

— Да. Такая война.

Война такая, что очередная атака буденновцев — и красная артиллерия уже бьет но окраинам Касторной. На очередную телеграмму с просьбой об отъезде на лечение, Шкуро получил тот же категорический отказ: «В связи с активизацией противника на участке Поныри — Касторное…»

15 ноября буденновская кавалерия ворвалась на окраину и взяла Касторное в кольцо. Поезд Шкуро едва успел проскочить на юг, к станции Суковкино. Генерал Приказал оставить городок и дал шифровку в Харьков и Таганрог:

«Корпус Буденного численностью около 20 тыс. шашек, укомплектованный тремя дивизиями, начал операцию по окружению моего корпуса в районе Касторное. Огромное численное превосходство над моими войсками, составляющими менее 5 тысяч и отступление находящихся слева от меня войск Добрармии по направлению к Курску грозят мне полным окружением. Поэтому сего 15 ноября оставляю Касторное и отхожу в полном порядке на линию Нижнедевицк — Суковкино».

X

Капитан Гензель в эти дни находился в Харькове, исполняя обязанности офицера связи между Кавказской армией Врангеля, занимавшей участок Царицын — Астрахань и Добрармией Май-Маевского. Жил он в гостинице «Версаль», каждое утро являлся в особняк, занятый Май-Маевским, и каждое утро нагловатый адъютант генерала капитан Макаров объяснял, что «его превосходительство работает со штабом — сложная обстановка на фронте». О сложной обстановке Гензель знал, но воспользовавшись слабостями сребролюбивого денщика, сумел узнать еще и о том, что командующий Добрармией с утра находится в невменяемом похмельном состоянии, а придя в себя, принимает лишь начальника штаба и контрразведчика.

Карлу Ивановичу этих сведений было достаточно — он имел главную тайную цель пребывания в Харькове. Сюда кружным путем через территории, занятые поляками, вдруг заключившими перемирие с Лениным, приезжали связные от Маргариты. Содержание ее сообщений пока не удовлетворяло: госпожа Врангель оставалась в Петрограде, а ее опекуны надеялись на захват города Юденичем. Заехавший в Харьков, Врангель, по-видимому, остался недоволен, но промолчал, заинтересовался другими вопросами:

— Что нового известно о наших друзьях Шкуро и Мамонтове?

— Нового ничего, Петр Николаевич. Бандиты остались бандитами. Вы же читали телеграмму Мамонтова. А теперь он допился до болезни. Помещен в госпиталь. А о Шкуро мой человек доложил, что Воронеж разграблен до нитки. И Касторное тоже. Награбленное генералом Шкуро исчисляется десятками, если не сотнями тысяч золотом. Он жалуется, что интендантство не дает ему подков на зиму, а сам мог бы всю армию снабжать.

— И даже золотые отлить, — позволил себе улыбнуться Врангель. — Я еду в Таганрог. Держите связь с Москвой и ждите моего вызова.

15 ноября Гензель получил телеграмму от Врангеля с приказом немедленно прибыть в Таганрог и найти его в Ставке. Следующим утром генерал уже разговаривая-с ним в штабе, в отведенном для него кабинете. Высокий и самоуверенный барон стал будто еще выше и самоуверенней.

— На Юденича больше не надеемся — красные уже взяли Ямбург. Мне сообщили, что большевики сдаются целыми ротами и батальонами. Судьба России решается здесь и нами. Я начинаю решительные действия: навожу порядок на Кубани и на фронте. Изменникам, трусам, бандитам в армии места не будет. Сейчас иду к главнокомандующему с предложениями. Пока не знаю, что делать с Май-Маевским. Дивизию дать ему нельзя. Расстрелять?

— Ваше превосходительство, он больной человек.

— Уйдет в отставку.

— Госпожа Врангель напрасно ждала Юденича. Сейчас она в полной безопасности и всем обеспечена. Маргарита Георгиевна встречалась с ней неделю назад.

— Хорошо. Теперь ее надо переправлять не в Латвию, а в Финляндию. При первом удобном случае. Наверное, и Маргариту Георгиевну?

— Вместе опасно. Маргариту я переправил бы позже.

— Хорошо. Иду к Деникину.

На Верховного главнокомандующего напирали красные, напирала Кубанская Рада, напирал барон Вpaнгeль. Сидел перед ним, вытянувшись столбом, — глядишь, еще немного, и потолок проломит. Почти немигающие глаза фанатика, верящего в некие грозные ялы.

— То, что позволяет себе Рада, больше нельзя терпеть, — с силой внутренней убежденности говорил Врангель. — Что это за письмо, которое там зачитывали?…. Классовая диктатура… Политика помещичьего шарабана и карет с графскими и баронскими гербами…» Главное, конечно: «баронскими». Председателем придали убитого летом Рябовола, отъявленного самостийника Гика. Заместителем выбрали Макаренко, который позволил себе заявить, что Кубань будто не родила до сих пор ни одного порядочного генерала. И он же кричал трибуны, что к ним идет батько Махно и несет свободу.

— Что вы предлагаете, Петр Николаевич?

— У меня там Покровский. Я еду в Кисловодск и по дороге приказываю ему арестовать наиболее активных (опасных членов Рады — вот список, и… предать военно-полевому суду.

— Двенадцать человек. Расстрелять?

— Повесить.

— Я подумаю.

— Мне хотелось бы сегодня выехать.