– Я… – начал, было, Никодимус, но понял, что его решимость ослабела.

– Что, больше не хочешь? – перебил его Саванный Скиталец. – Или не знаешь, как? Может, потому, что я сам этого захотел? Ты не хочешь подарить мне смерть потому, что я её хочу? – он разразился лающим смехом. – Ты бы убил мой разум, если бы я хотел жить и жрать. Но сейчас! Ха-ха! О, мы чумазые и немазанные, отупение в конце творения. Ты не убьёшь меня только потому, что я этого хочу. Отупение в конце творения, отуууупение…

– Сколько он может прожить под цензурой? – спросила Франческа.

Никодимус подумал.

– Трудно сказать. Может, день, может, год, а может – десятилетие.

– Есть ли способ понять, говорил он правду или лгал?

Никодимуса охватила ледяная уверенность. Был один способ. Он уже открыл рот, но ярко-зелёные глаза Саванного Скитальца встретились с его глазами. Мужчины молчали. Потом бывший дракон медленно кивнул, словно прочитав мысли Никодимуса. Может быть, действительно прочитал.

– Леа, вынеси отсюда гидромантские лампы, – попросил Никодимус. – Мы с ним должны остаться в темноте.

– Ты говоришь загадками.

– Если он в самом деле больше не чарослов, он утратил способность к праязыку. Следовательно, когда я его коснусь…

– Быстрая смерть, – плаксивым тоном проныл Саванный Скиталец. – Хочу быстрой смерти.

Повисло молчание. Через некоторое время Леандра спросила:

– Пап, ты уверен?

Никодимус глубоко вздохнул. Саванный Скиталец ни на миг не отпускал его взгляд.

– Да, дочка. Унеси лампы.

Леандра кивнула, взяла фиалы и вышла в коридор. Дверь стукнула, палата погрузилась во тьму.

Никодимус всё ещё видел праязык в теле Саванного Скитальца. И он знал, что тот продолжает смотреть ему в лицо. Измученный старик тихо произнёс:

– Быстрей, быстрей… Будь… милосердным.

Никодимус положил ладонь на плечо бывшего дракона. Праязык человека тут же исказился, подёрнувшись ошибками. Под пальцами Никодимуса вздулась опухоль.

Саванный Скиталец больше не мог писать на праязыке. Никодимус снял императивный параграф, вытатуированный на шее. Потом резким движением наложил заклинание на голову своего старого врага.

Пока они под звёздами возвращались в поместье, Леандра внимательно изучала отца. Дория и Дрюн чуть поотстали. Никодимус был молчалив, но это слово не отражало и половины эмоций, которые словно свет исходили от него. Это было особенное молчание.

Молчание молчанию рознь, думала Леандра, у каждого – всегда свои отличительные черты. К словам человека, его манере говорить мы быстро клеим ярлычки: остроумный, жестокий, застенчивый и так далее. Тогда как манера молчать характеризует скорее душу. Навскидку Леандра могла назвать задумчивое молчание, напряжённое молчание, а также неумолимое безмолвие смерти.

Приложив старания, она могла услышать молчание Таддеуса и Холокаи, услышать ту тишину, которую они оставили после себя. Наверное, их молчание будет сопровождать её всю оставшуюся жизнь смертной женщины. Быть может, Никодимус сейчас тоже вслушивается в молчание смерти Саванного Скитальца? Вероятно потому-то Леандра и была так зачарована отцом.

Она попыталась обратиться к пророческому богозаклинанию, но вариантов будущего оказалось столько, что сделать однозначный вывод было немыслимо.

– Папа! – тихонько позвала она, когда они вышли на проспект Утрана.

Никодимус, по-прежнему не издав ни звука, поднял голову, однако его созерцательное молчание сменилось внимательным.

– Пап, о чём ты сейчас думаешь?

– Сам не знаю. Честно.

– Наверное, о Саванном Скитальце?

– Пожалуй. И ещё о выборе, который мы делаем. Собственная какография приводила его в ярость. Я… – он отвернулся. – Ведь он мог стать кем угодно. Да и я тоже, почему нет? Может быть, между нами и не было особой разницы?

– А эти люди, которыми мог стать каждый из нас, но не сложилось… Как ты думаешь, что с ними случилось?

– Поди закатывают всей толпой пирушки на пылающих небесах, – неуверенно пошутил отец, посмотрев на Леандру. – А ты о чём думаешь?

Она уже хотела рассказать ему о тишине и своих мыслях о её природе, но засомневалась, что найдёт правильные слова. Поэтому ответила просто:

– О том, что Саванный Скиталец сказал о матери.

– Насчёт противодраконьего заклинания Вивиан и что Франческа следующая на очереди?

– Я могла бы её защитить.

– Каким образом?

– С помощью антилюбовного заклятия я научилась разрушать обличья богов. А ведь дракон – это почти что бог. Я могу избавить её от аспектов драконицы, не убив при этом.

– Она будет рада это услышать, – грустно усмехнулся Никодимус.

– Ну да. Как ты считаешь, Саванный Скиталец не врал, когда говорил, что ваши с ним реинкарнации связаны со мной?

– О, небеса! Откуда ж мне знать? Лос считался великим разрушителем и преобразователем. Мы с Джеймсом Берром – какографы. Тримурил однажды сказала мне, что изначально лишь то, что само является новым началом, а в новизне всегда есть что-то жуткое. Наверное, именно так и функционирует вселенная. Но кто может знать наверняка?

– Никто, – согласилась она.

Оглядываясь на прошедший день, Леандра видела, как стремительно меняется сама. Антилюбовное заклятие перестало служить ей защитой. Напротив, оно стало её слабым местом. Исчезли ясность и отрешённость, позволявшие ей совершать жестокие поступки.

– Ты спрашивал, не ощущала ли я… подспудно, что со мной происходит на самом деле, – медленно начала Леандра. – Мне кажется, все мы ходим кругами. Мы уверены, что тот или иной выбор позволяет попасть в тот или иной круг. Империя или Лига? Мы думаем, что разные дороги ведут в различное будущее, к различным историям, но в действительности увязли в одном и том же кругу. Если даже что-то и изменится… – она растерянно замолчала.

– Леа?

– Извини. Просто некие смутные ощущения. Были да сплыли.

Она смотрела на тёмный абрис вулкана, в который раз размышляя о текстуальной мощи, сконцентрированной в озере, и о том, нельзя ли как-нибудь наложить на неё руку.

– Леа!

Леандра моргнула, сообразив, что отец о чём-то говорил. Они стояли перед дверью поместья.

– Прости, – повторила она, когда стражники пропустили их внутрь. – Я отвлеклась.

– Леа, я хочу, чтобы ты поняла, какую великую роль можешь сыграть в нашем мире, – сказал отец уже на лестнице. – Знаю, ты не видишь разницы между Империей и Лигой, но если тебе удастся выжить, ты сама можешь стать Лигой и исправить её по собственному вкусу. Стать движителем перемен.