У Леандры заныло сердце.

Рядом с ней оказались родители со шквалом бесконечно повторяющихся вопросов, проникнутых паникой и отчаянием. Хотя о чём тут спрашивать? Всё же было очевидно. Очевидно и бессмысленно.

Они не говорили, что думают о случившемся, но Леандра ощутила зреющее чувство вины. Во всём виноват Дрюн… Нет, Дория! Зачем, зачем она дала Рори своё дурманное зелье?

Однако Леандра монотонно бубнила, что во всём повинна только она. Отец попытался переубедить дочь, объясняя ей же её поступки, мать тоже бормотала слова оправдания, но Леандра их не слушала, просто ждала, когда иссякнут разговоры и слёзы. Потом, подхватив то, что осталось от божественной совокупности, ушла к себе.

Бережно положила Дрюн на свою кровать, легла сама и опустила москитную сетку. Богиня судорожно закашлялась. Сев в постели, Леандра вгляделась в лицо женщины, размышляя, сможет ли та простить её за то, что она лишила их совокупность сильнейшей составляющей. Рука богини нашарила ладонь Леандры, их пальцы переплелись.

Леандра закрыла глаза и провалилась в сон без сновидений.

Её разбудили галдёж попугаев. Она потянулась и села, сонно моргая. Всё расплывалось в ярком свете тропического солнца. Леандра протёрла глаза и увидела прозрачную москитную сетку, трепещущую в утреннем бризе.

Сначала единственным воспоминанием о прошедшей ночи был приём гормона стресса. Удивительно даже, как она вообще смогла уснуть. Затем вспомнились смерти, и ясный дневной свет померк.

У окна, глядя на залив, стояла женщина в красном ланготе и чёрной рубахе. Морской ветер трепал её одежду, обрисовывая мускулистые плечи и ноги. Впрочем, в физическом облике не было ничего особенного, даже рук осталось только две.

Леандра поднялась и подошла к окну. Перед ними раскинулся город, яркий и суматошный.

– Друид умер? – спросила Дрюн.

– Мгновенно.

Богиня резко кивнула, растрепав короткие блестящие чёрные волосы.

– Я пыталась ему сопротивляться. Пыталась не…

– Ты сделала то, что должна была. Вся ответственность лежит на мне. Как жаль… Это было самое мощное твоё проявление.

Женщина опустила взгляд на свои руки и сжала кулаки.

– Дрюн… – начала, было, Леандра, и осеклась. – Я могу продолжать звать тебя этим именем?

– Наверное, так будет лучше, – тихо сказала та. – С двумя руками я чувствую себя калекой. А ведь у людей их всего две.

– Ты сильна и с двумя.

– Боюсь, это не так, – тряхнула головой Дрюн. – Бог рукопашной борьбы ушёл, остались только древняя богиня победы без верующих, в буквальном смысле – без единого верующего, и мальчишка.

– Я сама буду тебе молиться.

Дрюн улыбнулась.

– Я больше не смогу тебя защищать. Я и себя-то не могу защитить.

– Мы что-нибудь придумаем, уверена…

Не успела Леандра договорить, как сердце сковала чёрная тоска. Какой ущерб она нанесла подруге, одним махом лишив ту силы? Дрюн изменилась, и дело тут было не только в потере физической мощи. Изменились её речь и поведение. Ещё бы! Ведь треть божественной совокупности исчезла. Теперь Дрюн – совсем иная личность, вернее – сплав личностей.

Долгое время они молчали, глядя на город. Наконец, Дрюн произнесла:

– Мне надо было поговорить с Рори. Сказать, что сожалею о смерти сэра Клода. Я уважала этого рыцаря.

– Не кори себя понапрасну. Твои извинения его не утешили бы. Ты просто защищала меня, когда мы убегали из поместья.

– Должна ли я принести свои соболезнования твоему отцу?

– Не беспокойся, я сама всё с ним улажу.

– Благодарю, – Дрюн глубоко вздохнула, женщины обнялись.

– Борись, не сдавайся, – прошептала Леандра. – Ты всё, что у меня осталось.

Они стояли в ярком свете, овеваемые ветерком. Леандра только сейчас поняла, сколько утешения находила в Нике. Она всегда принимала её дружбу как должное. Она вообще слишком многое принимала как должное.

Когда они разжали объятия, Леандра сказала:

– Я должна поговорить с родителями. Побудь здесь, отдохни.

Дрюн запротестовала, но Леандра настояла на своём и вышла в коридор.

Она нашла Никодимуса в павильоне. Тот спорил о чём-то с Дорией и несколькими городскими стражниками.

– Отец, – окликнула она, не зная, как себя с ним вести.

– А, Леа, – он кивком поприветствовал дочь, но в его взгляде была невиданная доселе тревога.

– Как ты, пап?

Но он, казалось, не слушал её.

– На рассвете я беседовал с Тримурил и сейчас ухожу в павильон Неба. Нам потребуются все молитвы до единой, так что придётся подновить моё метазаклинание.

– Там, наверху, ты будешь в безопасности?

– В полнейшей. Под павильоном есть подвал, а молитвами добрых горожан у нас появились боги, отвечающие за оборону от бомб и пушек. Захвачу с собой парочку таких. Ну, и нескольких гидромантов заодно. Я переговорил с твоей матерью. Если все наши усилия окажутся напрасными, она встанет на крыло.

– А… Рори?

– Кремация состоится сегодня. Его прах похоронят рядом с сэром Клодом.

– Я должна была понять, как близок Дрюн к своему смертоносному воплощению.

– Мы все много чего должны были сделать по-иному, – Никодимус смотрел ей прямо в глаза, его лицо осунулось от усталости.

Леандру удивило, что он даже не пытается выгородить её или как-то оправдать. Неужели отец махнул на неё рукой? Она пыталась подыскать слова, с помощью которых можно было бы вытянуть из него истинные мысли, но тут как назло подошла Дория. Не глядя на Леандру, старая гидромантка доложила Никодимусу, что они готовы идти. Тот кивнул.

– Леа, меня не будет день, может, два. Если тебе потребуется со мной связаться, в монастыре Тримурил дежурят гонцы.

– А как быть с противодраконьим заклятием Вивиан?

– Я рассказал о нём Франческе, она уверена, что сможет его избежать.

– Каким образом? Если даже Саванный Скиталец не справился, а ведь у него была мощь древнего тела Лоса.

– Не знаю, Леа, – в голосе Никодимуса отчётливо прозвучало раздражение. – Но твоя мать абсолютно уверена в себе.

– Я могла бы защитить её, избавив от драконьих аспектов.

– С этим нам стоит быть поосторожнее, – его передёрнуло.

– Боишься, что я ей наврежу?

– Я этого не говорил.

– Зато подумал.

– Я много думал о Рори и сэре Клоде, не спал всю ночь и сейчас уже не способен думать о чём бы то ни было. Леа, мне надо идти.