деревянный, украшенный лишь резьбой.

– Ас-скалы сами берут себе подмастерьев, – степенно отвечал он, не сводя взгляда с лица гостя. – Ежли даровали тебе боги благословение, а в сердце ты зла не носишь, то, может статься, пригодишься кому.

– Вот как.

У здешнего сокола, выходит, и так уже двое в услужении. Что ж, может статься, в других храмах найдётся местечко. Со священным знаком на груди сподручнее будет с нежитью управляться. Хоть не страшно, что за любую магию люд поднимет на вилы.

– Иные, науку получивши, при храмах остаются, – продолжил жрец, испытующе глядя на Яра, – иные уходят странствовать вольными. Кому что дороже: кусок хлеба али свобода.

Свобода, конечно. Кусок хлеба-то всегда добыть можно. О вольных соколах Яр прежде не слыхал; должно, немногие думали так, как он. Это даже проще: помыкаться для порядка в подмастерьях, получить благословение на все четыре стороны и право на чародейство заодно. Если не выгорит, что задумал, можно пойти и по этому пути.

– Благодарствую, добрый человек.

Жрец кивнул и спросил вдруг:

– Что тебя гложет, брат мой?

Яр поспешно отвёл взгляд.

– Ничего. Ничего, что мне не по силам, – дерзко прибавил он.

– Ладно, ежли так, – старик покачал седой головой. Не поверил. – Иная ноша легче, когда её с ближним разделишь.

Иную ношу ни с кем не разделить. Не желая больше ничего говорить, Яр прибавил несколько монет к горке подношений и вышел из храма. Сокола на дворе уже не было; наверное, пустился в путь по окрестностям в поисках неживых. Солнце стояло ещё высоко. Чтобы не терять зря времени, Яр забрался в верхние слободы – как водится, оружейные и златокузнечные – и неторопливо пошёл вдоль крепостных валов, изучая всё, до чего дотягивался взгляд. Стражи на стенах много, а ночью станет ещё больше. Что внутри стен, никак не разглядеть. Может, похоже на прежний Белогород, а может, выстроено по-новому. Соображать придётся на месте, и очень быстро.

Приметив, куда расходятся с торга купцы, Яр выбрал постоялый двор поскромнее и заплатил за ночлег в отдельной каморке. Витавшие в нижнем зале кухонные запахи так и манили выложить хозяину последние деньги и потребовать ужин. В припасах, однако, оставались ещё купленные в дороге лепёшки. Отогнав соблазн, Яр ссыпал в карман оставшиеся монеты и вслед за расторопной служанкой прошёл в купленную на ночь комнатушку. Щебеча без умолку, девка выволокла из резного ларя набитый соломой тюфяк, расстелила льняные простыни, видавшие виды, но вроде бы чистые. В тесном закутке запахло пижмой и полынью.

– А ежли добрый господин на денежку не поскупится, – служанка лукаво улыбнулась, призывно огладила себя по бокам, – так я и засовчик сама задвину…

Яр поморщился. Будь она даже и хороша, оставшиеся медяки могут послужить полезнее.

– Ступай.

Девка ничуть не расстроилась – хихикнула и выскочила за дверь. Яр нашёл неплотно сидящую половицу, упрятал под неё поклажу и прикрыл чарами на всякий случай. Сквозь крохотное оконце струился закатный свет; долгий летний день подходил к концу. Снаружи, утихая к вечеру, гомонил стольный город. Отсюда не слыхать рокота речных вод, зато с берега доносятся чаячьи крики, с которыми мешаются людские голоса, тележный скрип и шум шагов по высушенным жарой улицам. Дожидаясь темноты, Яр улёгся на тощую перину. Если глядеть только на потолочные балки и не прислушиваться к чуждым звукам, можно вообразить, что он вновь в сестрином доме. Что долгие дни дороги – всего лишь мимолётный сон, а на деле не было ни бегства, ни драки с Малом, ни Вельгоровой ночки. Что было бы, пойди с ним Зорица от летних огней?.. Яр до боли закусил губу, прогоняя призрак несбывшегося. Может быть, Забава и права насчёт великой судьбы, но, должно, в судьбе этой не найдётся места простому счастью.

Ночь упала на город как-то вдруг, разом накрыла его полотнищем темноты. Яр дождался, пока прокричат первые петухи, и, стараясь не скрипеть половицами, подошёл к окну. Из его каморки виднелась часть пыльного двора, тесно застроенного кособокими сараюшками. В кривых проулках ни души. Всё тихо, только слышится из-за внешнего частокола далёкий тоскливый вой. Плакальщики. Полночь уже миновала, сила их вот-вот пойдёт на убыль, и, может быть, отправившийся в странствие храмовый сокол сумеет сжечь пару тварей. Яр досадливо тряхнул головой. Не его забота. Ему другое сделать нужно.

Приметив закуток между поленницей и баней, он с безупречной точностью шагнул сквозь чары. Наставница бы оценила. А может, назвала бы идиотом. Ей не понять. Яр без труда перемахнул через невысокий забор и, держась теней, торопливо двинулся вверх по тесной улочке. Призрачная громада крепостного вала высилась впереди, не позволяла сбиться с пути. На дозорных башнях горели огни. Рыжеватые сгустки света неторопливо плыли над зубцами; ночная стража, готовая оборонять детинец от живых и неживых. Внизу, у ворот, под ярко пылающими факелами – воины в кольчугах, с рогатинами в полтора человеческих роста. Хорошо берегут князя.

Не покидая укрытого тенями проулка, Яр пригляделся к ближайшей башне. Ему ещё не доводилось учитывать при пространственном прыжке такой большой перепад высот. Но ведь это то же самое расстояние, только поставленное на дыбы… Чувствуя, как закипает в крови шальной задор, Яр вперил взгляд в высокий шпиль над крутыми скатами крыши – а в следующий миг обхватил его руками. Ветер хлестнул в лицо, выбивая из груди дыхание. Обжёг изнутри пьянящий восторг: получилось! Здесь до него не дотянется огненный свет факелов – разве что в бледном лунном сиянии стража его заметит, если кому-нибудь взбредёт в голову посмотреть вверх.

Вышний город отсюда – как на ладони. Белокаменные палаты теснятся вокруг мощёных булыжником площадей; среди покатых крыш – одна восьмискатная,