добрались до беглеца, однако уйти просто так Яр не мог. Он целый месяц тянул, находил предлоги сюда не ходить, а теперь откладывать стало некуда. Что ж, много времени ему не нужно. Может, он и говорить-то не станет – только поглядит издали, хватит и того.

Свет, сквозивший меж тонких стволов, ласково коснулся кожи. В древесных кронах безмятежно щебетали птицы; тихие шаги чужака их не потревожили. Яр решил бы, что вокруг морок, если бы не умел отличать явь от наваждения. Его вели метки на белых стволах, вырезанные в незапамятные времена, задолго до его рождения. Священные символы, принадлежащие богине-матери. Богине-смерти. Здесь не место дважды живым. Здесь вообще никому не место; бабка говаривала когда-то, что в добрые годы отшельничья землянка стояла пустой…

Меж расступившихся берёз показалась выстланная дёрном крыша. Яр замер, не решаясь идти дальше. Хозяйка, не старая ещё женщина в простом платье из грубого льна, неподвижно сидела у дома, обратив лицо к солнечным лучам. Переброшенная через плечо седая коса кончиком касалась травы у босых ног. Глаза, затянутые мутной дымкой, не щурились на яркий дневной свет.

– Боги в помощь, добрый человек, – не шелохнувшись, проговорила Забава. Яр вздрогнул: голос её, негромкий, надломленный, тронул в памяти что-то заветное, надёжно укрытое под ворохом прожитых дней. – Подойди ближе. Мне тебя не видать.

Не поздно ещё уйти. Он узнал, что хотел – то есть чего никогда не хотел бы знать. Недаром Зима так скупо говорила о сестре… Медленно, словно во сне, Яр шагнул к землянке. Забава безошибочно повернула к нему лицо. Казалось, глаза её видят незваного гостя.

– Здравствуй, почтенная, – совладав с голосом, проговорил он.

Сестрины губы дрогнули, изломились в призрачной улыбке.

– Здравствуй, мудрый, – она учтиво склонила голову. – Так ли величать тебя теперь, братец Яр?

– Как ты… – начал было он и осёкся. Если сестра теперь Семарина ведьма, значит, ей дано чуять чужую силу.

– А как же мне не узнать тебя? Ты и прежде был, как летнее пламя, – Забава тронула висящий на шее оберег – искусно сплетённый из серебряной нити знак её богини. – Мстилось мне, что суждено ещё нам встретиться. Что ты придёшь с полуденным солнцем. Милосердна Матерь, сбылось…

Яр невольно вскинул голову. Солнце и впрямь стояло в зените. Сбросив с плеч поклажу, он опустился на мягкую траву у ног Забавы, взял в руки её узкую ладонь. Было время, он выручал сестру от деревенских забияк, а вот от подлинных бед уберечь не сумел.

– Как же так вышло? – спросил он тихо и горько. – Зачем ты сюда ушла? Разве не было тебе дороги назад, в Заречье?

– Дорога-то была, да жизни мне там не было, – отозвалась Забава. Голос её звучал ровно, мягко; старые раны давно покрыл седой пепел. – Счастье моё сгорело в пожарах, а судьба погибла под вражьими стрелами. Старуха Илана меня пригрела, ремеслу научила, – она вновь коснулась оберега. – Я ведь, братец, теперь тоже лечить умею, хоть и не так, как вы. Нынче дело нужное… Ходят ко мне со всех окрестных деревень, сколько их осталось…

Она примолкла, опечаленная горечью собственных слов. Яр бездумно гладил сухую её ладонь, не зная, что теперь говорить. Он привык уже к своему проклятию, обращавшему радость встречи в печаль о минувшем, надежды в отчаяние, а добрые намерения в пустые старания. Того, что было дорого, уже не спасти. В родные края путь заказан, а Забаве не вернёшь ни цвета в косу, ни света в глаза, ни пламени в сердце. Из всех прошлых долгов только один и остался – защищать живых. Этот будет с ним до самой смерти.

– А ты что же? – спросила Забава, и в голосе её вновь послышалась теплота. – Выучился у Драгана Белогородского? Сделался волхвом?

– Сам не знаю, – честно ответил Яр. – Выучился понимать, как мало могу. Кем сделался, одним богам ведомо.

– То мудрые слова, – сестра улыбнулась, и в чертах её вдруг проглянула прежняя Забавка, беззаботная, ласковая ко всем. – Стало быть, и впрямь судьба твоя великая.

Яр только усмехнулся в ответ. Какая уж тут судьба…

– Правда ли, что волхвам дано за холодную черту заглядывать? – спросила Забава. В голосе её послышалась надежда невесть на что.

– Правда, дано.

– А правда ли, что живут там те, что отсюда ушли навек?

Так вот она к чему… Истина ранит её, оставит без тайных чаяний. Но и ложь не даст ничего, кроме зыбкого морока.

– Нет, неправда, – тяжело проговорил Яр. – Там другие живут. Иной раз на нас похожие, но и только.

Губы Забавы горько дрогнули. Теперь и она оказалась лицом к лицу с необратимым течением времени, стремительным и безжалостным. Сестра беззвучно прошептала короткую молитву, сотворила обережный знак.

– Вот, возьми-ка, – ладонь её скользнула в складки платья. В солнечных лучах остро сверкнуло серебро. – То я сделала, как впервые Матерь мне сон послала… Пусть убережёт тебя от погибели.

Колдовство на обереге, скрученном из серебряной проволоки, отблёскивало мертвенно-синим светом. В хитроумном его узоре Яр различил едва заметные призрачные завитки – вероятностные чары, вплетённые в искусные лекарские заклинания. Он давным-давно зарёкся брать в руки такие амулеты, но тут случай особый… К тому же здесь не просто заряд удачи. Забава – Семарина ведьма, а значит, подарок её призван отвести смерть. Яр осторожно развязал шнурок, на котором носил положенные мужчине обереги, и продел сквозь тонкую серебряную петельку. Будет среди