озвучивал сто-двести тысяч.

– Кирилл Александрович не является моим персональным менеджером, – Лидия в вежливом недоумении изогнула брови. – Я всё-таки учёный. Мой опыт в области теоретической и практической магии уникален. Вы как никто должны понимать, что в современных реалиях, – она бросила на Авилова многозначительный взгляд, – не может быть ничего дороже знания. К тому же вы отказываетесь назвать мне направление обучения, а значит, мне придётся работать сразу по всем фронтам…

– Со своего ученика вы столько же берёте? – сумрачно осведомился Субботин. – Или для родственников у вас скидки?

– У меня скидки для тех, чей талант хоронить преступно, – заявила Лидия, позволив голосу угрожающе зазвенеть. Если этот упырь вздумает протянуть когти к Яру, она одним взглядом вгонит контролёра в деменцию, и пусть Авилов делает потом, что пожелает.

– То есть вы мне отказываете? – педантично уточнил Субботин.

– Разве? – Свешникова вольготно откинулась на мягкую спинку стула и послала Кириллу мимолётную улыбку. Всё как вы хотели, господин депутат. – Я озвучила стоимость. Отказываться или нет, решаете вы.

– Пап… – мяукнул было Лев, однако Субботин-старший даже не взглянул в сторону сына.

– За такие деньги – исключено, – отрезал он. Будто шлёпнул на прошение запрещающую печать. – Кирилл Александрович, мне потребуется другой маг первой категории. Не такой… уникальной специализации.

Авилов рассыпался в многословных увещеваниях. Лидия его не слушала. Посмеиваясь себе под нос, она наконец погрузила в пышный крем изящную серебряную ложечку.

Она ничего никому не обещала.

***

Снаружи ходили люди. Хлипкая металлическая дверь охотно пропускала нечастые уличные шумы: шуршание шин по асфальту, собачий лай, негромкие голоса. Выход кто-то стерёг: периодически слышался то хриплый кашель, то унылая брань, то щёлканье зажигалки. Внутрь не совались. То ли Феликс перестраховывался, то ли это было частью пытки.

На боль в жилах Верховский уже не обращал внимания. Появившееся и пропавшее чувство голода смутно намекало, что прошло не так много времени. Жаль. Послезавтра – наверное – коллеги обнаружат его отсутствие. В течение дня поднимут тревогу. Может быть, отыщут где-нибудь в Управе человека, способного находить людей по личной вещи… Только вот Феликс – не идиот, и с боевыми магами он дело уже имел. Что он припас для тех, кто явится на выручку? Может, лучше будет, если безопасники благополучно забудут про незадачливого коллегу?

Пока разум сохранял какую-никакую ясность, он успел перебрать уйму способов попробовать снять чары. Разумеется, безуспешно. Чтобы подцепить невидимые силовые нити, нужна была возможность двигать хоть какой-нибудь частью тела. Попытки вызвать пламя, чтобы прожечь чёртовы перчатки, привели только к ноющей боли в ладонях. Ничего артефактного или хотя бы металлического на нём не оставили. Идеальная, грамотно исполненная ловушка. Феликс обмолвился, что магконтроль любит использовать подобные чары. Если это правда, если он сам побывал под их действием, его злобу можно понять. «Слуги дьявола», – вспомнилось вдруг ни к селу ни к городу. Может человек сойти с ума от выкручивающей жилы неподвижности? Выпал вот шанс проверить…

– Чё тут? – хрипло спросили за дверью.

В ответ послышался смачный плевок.

– Да ничё, тихо сидит. Народу много только. Ходят, косятся.

– А чё ходят?

– Живут тут, – гоготнул страж. – Там же, типа, общага какая-то. Ты бухла-то взял? Холод собачий…

Красноречиво звякнули бутылки. Похоже, охранник сменялся. В этом знании тоже не было ни вреда, ни пользы. В узилище по-прежнему никто не заглядывал. Феликс придёт только завтра; надо спросить его об условиях сделки, может быть, удастся отыскать в них лазейку… Нет, нечего себя обманывать. Меркнущий разум не нашёл бы изъяна даже в изобилующей дырами гражданской присяге. Вздумай же Верховский каким-то образом исполнить требования нелегала, его прибьёт собственная служебная клятва. Понимает ли Феликс, что предлагает выбор между двумя смертями – чуть более мучительной и чуть более трудной в исполнении? Может, понимает, а может, попросту не задумывается. Он сам сказал: кроме собственной шкуры его ничто не интересует. И это правильно. В мире, из которого Верховского выдернула прихоть Лидии Свешниковой, каждый сам за себя. Там, на дне, где никого не защищают никакие законы, нужно быть подлинным праведником, чтобы не оскотиниться. Толстяк может быть гнойной язвой, но породившая её болезнь прячется глубже…

– Ждёшь, что ль, кого-то, сынок?

– Жду, бабуль, жду.

– Зашёл бы в подъезд, погрелся…

– Не, мне не холодно.

– Так ведь мороз какой!

– Да какой там мороз… Иди-иди, бабуль, не мешай.

Что его вечно заносит во всякие переделки? Понятно ещё, когда по работе… Хотя нет, не работа виновата. Виновата пагубная склонность полагаться на авось и нежелание думать, прежде чем делать. Поэтому его и не спешат брать в командование: привык, что за него уже всё спланировали и разложили по полочкам. Только и умеет, что подчиняться и худо-бедно соображать, когда уже попал в переплёт. Если удастся отсюда выбраться, чёрта с два он ещё так попадётся. Он столько успел передумать за прошедшие часы, что впору писать собственный регламент…

– Молодой человек, вы что тут делаете?

– Покурить вышел.

– Здесь нельзя курить.

– Да я чуть-чуть. Вот, смотри, всё уже.

– Тогда идите отсюда. Вы зачем проход в подвал загораживаете?

Резковатый женский голос показался смутно знакомым. Наверное, потому, что все настырные ревнительницы дурацких правил чем-то похожи между собой. Но лучше бы дамочка и впрямь