спрашиваешь разрешение.

— Год назад ты была с хорьком, а сейчас ты с Максимкой. Кажется, ему спать пора.

— Да. Мы побежали мыться. — Лиза с ребёнком поднялась. — А то сейчас такой ор начнётся!

Когда она уже была одной ногой на пороге, с её губ невзначай слетело:

— Оставайся. Я тебе рада.

Мозг Пашкин одурманился от странного коктейля чувств. Через боль утраты рвалась такая напористая радость!

Он с улыбкой стукнул кулаком по столу и залпом выпил остывший чай. Потом встал, сорвал с себя рубашку через голову и повесил на спинку стула, на котором сидел, откинул назад волосы и в таком полуобнажённом виде отправился в ванную. Там никого не было, а ванна наполовину наполнилась московской водой. Пашка присел на краешек ванны и предался приятным воспоминаниям под монотонное гудение газовой колонки. Дверь резко распахнулась, Лиза, заметив наготу гостя, застыла на пороге на секунду, но потом как ни в чём не бывало прошла внутрь с голеньким Максимкой на руках.

Пашка спокойно улыбнулся им и отодвинулся в сторону. Лиза остановила поток воды и, нагнувшись в лёгком тонком халатике, погрузила малыша в воду. Ноги её полностью обнажились, подол прикрывал только ягодицы. Пашка сглотнул и постарался не обращать на это никакого внимания. Он заглядывал в ванну, радостно наблюдая, как резвится малыш. Лёжа на спинке в руках матери, он бил ручонками по воде, сильно напрягая мышцы и весело улыбаясь.

— Поплыли, — тихонько скомандовала Лиза и начала катать малыша по воде, рисуя его головкой цифру «8».

Нечаянно женщина скользнула боком о Пашкин пах. Тут ему и сорвало гайки. Разум отключился, а руки потянулись к соблазнительным ногам и начали гулять по ним, как блуждающие огни. Лиза некоторое время продолжала купание, но потом замерла и с упрёком заметила:

— Если ты не остановишься, я нырну в ванну.

Он неохотно оторвался от неё и вышел. Мерил и мерил ногами квартиру: коридор, спальню, детскую и обратно. Но плоть не унималась, а разум не прояснялся, улиткой спрятался в ракушке и отказывался показывать рожки.

Лиза с Максимкой заняли детскую, и его моцион сузился. Ему было обидно, что он не может пойти и спокойно наблюдать, как она управляется с ребёнком. Когда он тихонько приоткрыл дверь детской и увидел, как, лёжа на диване, малыш потягивает молоко из маминой груди, он немедленно закрыл дверь и отскочил от неё со стоном. Он переоценил свои возможности. С прошлого лета он воздерживался от интимного общения с женщинами, и курсантская жизнь помогала в этом, но теперь страсть ударила в голову в тройном объёме. Его пошатывало, начинало уже знобить. Он свернулся калачиком на кровати, закрыл глаза и тихо постукивал зубами.

Когда Лиза, уложив мальчика, вошла, наконец-то, в спальню, он уже ничего не мог, не хотел, от нервного перенапряжения раскалывалась голова. С порога она спросила:

— Паша, что случилось? Ты заболел?

Он вскочил с кровати, подошёл к ней, упал на колени и зарыдал, как ребёнок, уткнувшись лицом ей в живот. Он плакал, пока не промочил ей весь подол. Она гладила его по волосам, по вздрагивающей спине. Молчала. Ей было ясно — это особый случай. Таким она его раньше не видела, таким она никогда его больше не увидит. Прошло немало времени, пока он успокоился.

— Паша, — осторожно позвала она, — у меня спина затекла. Давай присядем.

Он поднял к ней распухшие покрасневшие глаза и с горечью в голосе попросил:

— Прости меня за эту слабость.

Лиза кивнула и потянула его за руки вверх. И когда он, медленно перебирая затёкшими ногами, поднялся и встретился с нею нос к носу, она обняла его от всего сердца, от всей души.

— Я бы во многом тебе призналась, Паша, — шептала она ему в плечо, — но завтра ты уедешь, и всё это теряет смысл.

— Сделай мне один единственный подарок, Лиза. Пообещай, что все мои московские ночи ты проведёшь со мной.

— Тебе нужны только ночи? — уставилась на него Лиза.

— Нет. Мне нужна только ты. Ты, Лиза Чайка! Ты!

Пашка гладил её по волосам и заглядывал в глаза.

— Какая разница, где снимать квартиру, где петь? Поехали со мной в Петербург!

— Что ты со мной делаешь, Паша? — Лиза положила голову ему на плечо. — Не рви мне сердце… Больше года ты не объявлялся, мой неоперившийся…

Она говорила ласково, поглаживая его спину, целуя плечо:

— Ты моё стихийное бедствие… Мне так трудно тебе противостоять!..

Паша взял её лицо в ладони.

— Зачем, Лиза, зачем противостоять мне?

— Ты сам знаешь причины…

— Ерунда. Всё ерунда! Лиза…

Он простонал её имя и накинулся на губы, пленительные, опьяняющие. Голова закружилась, мысли исчезли, но он пил и пил из этого чистейшего источника наслаждения. Страсть рвалась наружу, распирая джинсы. Лизины руки бросились выпустить её. Он с трудом оторвался от лица и губ, чуть отстранился, чтобы расстегнуть халатик, вымоченный его слезами. Когда последние одежды упали на пол, он толкнул её на кровать — по матрасу пробежала волна. Но Лиза тут же вскочила, оставляя в одеялах и покрывалах лишь отпечаток тела, заспешила к коричневому полированному комоду, пристроившемуся рядом с закрытым пианино, и безжалостно перерыла его верхний ящик. Быстро вернувшись назад, она швырнула на кровать маленький шуршащий пакетик. Сила обоюдного желания не дала им пуститься в любовные шалости. Пашка просто повалил её снова на кровать, встал на полу на колени между разведённых ею ног. Потом последовало мучительно долгое натягивание резинки дрожащими и не слушающимися руками и дикое соитие, во время которого Пашка чуть не потерял пальцы правой руки, опрометчиво окунув их Лизе в рот. Так что она пела от удовольствия, а он рычал от боли.

Потом Пашка оделся и сбегал в ларёк ещё за резинками. Продавец помялся перед ночным покупателем, но выложил требуемое. Пашка схапал пакетики в кулак и стрелой помчался обратно. В дальнем углу двора ржали какие-то ребята, и Пашке показалось, что над ним, но его это не взволновало. Он взметнулся на третий этаж и, поковырявшись с незнакомыми ключами, наконец-то ворвался в свой земной рай. Скинул кроссовки,