— Дя. — И добавил: — Ня.

И чему-то засмеялся. Лиза старалась быть гостеприимной и непосредственной, пряча волнение. Она повернулась к Пашке спиной и пошла в кухню.

— Это Паша к нам пришёл. Па-ша.

Павел шёл за ними, мучаясь правомерным вопросом.

— Пя-па, — повторил Максимка.

— Нет. Па-ша.

Второй раз Павел был на этой просторной кухне с круглым столом посередине. Лиза повернулась к нему и протянула мальчика:

— Подержи, пожалуйста. Я чаю тебе налью.

Пашка в изумлении прижал к себе малыша, испытывая странные чувства с маленьким живым человеком в руках, а тот, не раздумывая и не теряясь, запустил ему палец в ноздрю и принялся тянуть в сторону со всех сил. Пашке от резкой боли на глаза навернулись слёзы, и он мужественно зашептал:

— Макс, отпусти, пожалуйста, очень больно.

Ребёнок послушался.

Лиза достала чашки, заварку. Она стояла спиной и не видела проделок сынульки.

— Пя-па! — радостно вскрикнул мальчик.

Не оборачиваясь, Лиза засмеялась.

— Нет, Макс. Па-ша. Кажется, Паша, ты ему понравился.

Так непривычно, так чудно́ было держать на руках карапуза, ощущать это маленькое, цепляющееся за тебя живое тельце, заглядывать в эти большие красивые тёмные глаза. Он так и присел с ребёнком на стул и посадил его на колени к себе лицом, поддерживая за подмышки.

— Лиза… Это ведь мой ребёнок, да? — Пашка всматривался в черты Максимки.

— С-с-с-с, — Лиза облила руку горячим кипятком.

Пашка бросился было к ней, но она остановила его:

— Ничего. Сиди-сиди.

Она включила холодную воду и подставила руку под струю.

— Нет, Павел, это не твой ребёнок.

— Но это же очевидно, Лиза, — перекрикивая воду, повысил голос Пашка. — Он мой. Мой сын.

Лиза спокойно возразила:

— Нет. Он не твой.

— Тогда Виктора?

— Нет. И не его. Он мой, ясно? Мой и всё.

— Это-то понятно, — разочарованно пробурчал Пашка.

— Но ты мне очень тогда помог.

Она выключила воду и продолжила приготовление чая.

Максимка крутил Пашкину пуговицу.

— Ты тогда забрал мои таблетки, а баночку спрятал, и я среди переживаемых безумств забывала, что их надо принимать. Потом, когда ты так же стремительно, как появился, вдруг исчез из моей жизни, я узнала, что жду ребёнка. Я сказала об этом Виктору, но он открестился от меня. Огромное пузо — это тебе не загадочные синяки на ляжках! И я, наконец, смогла расстаться с этим хорьком.

Пашка усмехнулся своему словцу, которое помнила Лиза, и почувствовал, как трыкнули нитки на его рубашке — это Максимка крутил-крутил, да и оторвал пуговицу.

Лиза подскочила и принялась отнимать трофей у ребёнка. Тот озорно хохотал и не давался. И они вдвоём с Пашкой, охотясь за пуговицей, несколько раз столкнулись лбами. И всё-таки Пашкино проворство победило, и пуговица была у него. Он её спрятал от греха в задний карман джинсов. Незамедлительно Макс принялся крутить другую пуговицу. И так как малыш был пока в безопасности, старшие вернулись к разговору. Лиза поставила чашки на обеденный стол подальше от ребёнка и уселась на стул напротив Пашки.

— Теперь я совершенно счастлива. У меня есть сын. И меня никто не рвёт на части. Живу себе спокойно и радуюсь. От работы тоже пока отдыхаю. С мамой помирилась. Я с ней в ссоре была. В общем, тишь да благодать.

Она прихлебнула чай.

— Так зачем ты пришёл, Паша?

Он внимательно посмотрел на неё, лаская взглядом каждую морщинку её лица, те же желанные губы, дерзкие голубые глаза.

— Да просто я люблю тебя, Лиза.

В этот миг Макс оторвал вторую пуговицу, и охота возобновилась. В этот раз победительницей стала Лиза. Она передала пуговицу Пашке, и руки их на мгновение соприкоснулись.

— Так, проказник, иди к маме. Дай Паше чаю попить.

Она забрала Максимку, и Пашка сразу как-то вдруг осиротел.

— Лиза, поехали со мной в Петербург, а? И ты, и Макс. Мне так тебя не хватает! А теперь не будет хватать обоих.

— Не выдумывай, Паш. Ты хотел меня бросить, бросил, и нечего начинать сначала. Когда вырвешь кого-нибудь из сердца, это очень больно, анестезия не помогает, а кровь сочится и сочится… Забудь меня, забудь!

Пашка уткнулся носом в чашку и очень долго молчал. Он мучительно воображал себя без Лизы. Старался вбить в шальную голову, что Максимка — сын Виктора.

— Ты очень неуклюжий. Вломился в мою жизнь, растоптал все основы, на которых она строилась, и грубо покинул её. Ты проехался катком по росткам моих зарождающихся чувств. К тому же, Павел, ты очень молод. Тебе, если не ошибаюсь, почти восемнадцать. Очень ещё молод. Для меня навсегда слишком молод. Столько девчонок ещё повстречаешь! Ты учишься на моряка?

Он хмуро кивнул, не поднимая на неё глаз.

— В академии Макарова, на судовождении.

— Ну? Вот видишь. У тебя отбою не будет от девчонок. Посмотри на себя! Красивый, сильный, упрямый! Моряк! Да ты что?

— Лиза, — мрачно начал он, — ты видишь на мне подарочную упаковку? Или, может, я похож на шлюху? Нечего уговаривать меня, не утруждайся. Молодость, как известно, недостаток, который очень быстро проходит. Лиза, ты несравненная, понимаешь? — Он отчеканил каждое слово: — Нельзя тебя забыть. Невозможно!

Максимка, притихший у матери на руках, вдруг негромко, но задорно рассмеялся.

— Ты только сейчас это понял? Почему не возвращался?

— Хотел посмотреть, смогу ли без тебя жить. Мне показалось, ты хочешь того же. Сначала я упрямился, обламывал своё желание, а потом не мог приехать. А теперь моего лучшего друга убили… И если я потеряю ещё и тебя…

Он махнул рукой по глазам и носу и замолчал, борясь с подступающими слезами.

Лиза терпеливо ждала. Максимка прижался к её груди и начинал подрёмывать. Почувствовав в себе силу говорить, Павел произнёс тихо:

— Завтра днём я возвращаюсь в Питер. Позволь остаться у вас на ночь.

— Год назад тебя невозможно было выгнать, а сейчас ты вдруг