всякой полно, и лезет она со всех щелей».

Илона представила, что змеедевки водились бы в их городе повсеместно, вплоть до зарослей белокопытника у дома, и содрогнулась. Тут хочешь, не хочешь, а пришлось бы учиться драться всем, даже местным забулдыгам.

— Племяш у тебя — золото, а не пацан, — с восторгом подтвердила ее слова одна из наставниц в зеленом платье. — Пытались сначала играть между учреждениями, наши продули и расстроились, так он их всех быстро переставил поровну и за каждую команду по очереди играет, чтобы никому обидно не было. А между играми гоняет их купаться, чтобы на солнце не перегрелись. Он с нами останется на все дни? Мы бы хоть немного тоже отдохнули.

— На все, — кивнула Илона. — Главное, чтобы Аделаида ваша не выступала.

— Не будет, она под березами с мокрым полотенцем на лбу лежит, голову до солнечного удара напекло, — злорадно наябедничала тетка. Видимо, скандальный характер старшей наставницы сидел в печенках даже у коллег.

Полдничать пришлось уже на закате, так как быстро угомонить разыгравшихся ребят не получилось. Сокол отказался их обуздать, лишь шепнул: «Пусть носятся, лягут раньше и заснут крепче». Поэтому Кира с Илоной до самого вечера сидели около шатра с пучеглазыми богатырями, попивая купленный квас, и занимались важным делом — строили заговоры против нынешней власти. Им поддакивала Марыся, спрятавшаяся в траве под пологом. Место оказалось очень удобным — и чужих ушей нет, и комаров полчища.

— Логики в твоих подозрениях немного, — заметила переплетающая косу Кира после рассказа Илоны о том, как Алиса нашла сокола. Волосы у нее были всем на зависть — густая пшеничная копна чуть ниже ягодиц, и коса получилась толщиной едва ли не в руку. — Зачем белобрысым детвора? Над иномирцами они опыты ставят или просто издеваются. Неужели над несовершеннолетними тоже? Но моральных уродов, готовых добровольно отдать родное чадо в якобы лучшую жизнь, я что-то не припомню. Тут и дурманящий порошочек, который сыплют в водохранилище, не поможет. А похищения детей так просто не скрыть. Можно ругать прививки и антибиотики, лечиться лопухом и подорожником, воспевать женскую необразованность и покорность, и вообще творить любую дичь, даже соглашаться с публичным сожжением на кострах. Но детеныши — величайшая ценность у всех разумных рас, и люди здесь не исключение. Тронут белобрысые подрастающее поколение — и не избежать бунта.

— Я тоже о пропаже детей не слышала, наоборот, их сейчас всем обществом коллективно воспитывают. Палку перегибают, конечно, зато и безопасности больше, — согласилась Илона. — Но факт остается фактом — Алису могли забрать, если бы не счастливый случай и смекалка. А еще они упоминали недорослей…

— Как вернемся в город — зайду в центральный участок Полиции нравов и посмотрю, сколько ребят исчезло за последние десять лет. На Испытания все равно до шестнадцати лет не берут, кровь ничего не покажет, личность только начинает формироваться. Значит, о том, чтобы забрать их на Перерождение, не может идти и речи.

— Но Алисе говорили, что у нее есть шанс очиститься и возвыситься. Что они имели в виду, если не Перерождение?

— Что угодно, — квакнула Марыся, дожевывая очередного комара. — Не забывайте, что мы не видим всю картинку целиком. И можем запросто упустить ключевую деталь, просто не догадавшись, что она есть.

— Значит, будем догадываться еще усерднее, — приняла решение валькирия, а затем обернулась к костру. — Нет, вы посмотрите на это трогательное воссоединение!

Гиннар неподвижно сидел в своей коляске рядом с полотенцем, на котором возился Витт. Старик скрепя сердце согласился, что действовать нужно с наступлением темноты, но ждать решил поблизости от сородича. Тот был не против — дворф час назад вручил ему мешочек разнокалиберных болтов и гаек. Витт, узрев сокровища, довольно замычал и начал их перебирать.

А Гиннар практически не шевелился, не сводя взгляда с давно потерянного соплеменника. Только порой утирал предательскую слезу, тщетно пытаясь совладать с переживаниями

— Дядя, почему ты плачешь? — вдруг поднял на него голову Витт. — Стыдно реветь, ты же взрослый!

— Дядя не плачет, мальчик мой, — дворф отвернулся и шумно сморкнулся в траву. — Ветер сильный, глаза слезятся.

— Кажется, сила рода действительно работает, — обрадованно зашептала Кира. — У членов септимы очень крепкая ментальная связь, пареньку становится лучше от одного присутствия лидера. Заговорил, смотрите-ка!

— Интересно, сколько на самом деле пареньку лет, если Гиннару около пятисот? А то он, может, и не паренек вовсе…

— Чуть больше ста, молодой ищшо совсем, — отозвался Гиннар, который, как оказалось, прекрасно все слышал, но ругаться на обсуждения за спиной не стал. — Не вся семерка, которую я с собой привел, до белобрысых дожила, мы ж не соколы, те и по полторы тыщи лет, бывает, скрипят костьми. Трое пришло уже потом, на место умерших. А младшой мой так и вовсе в конце прошлого столетия родился, по нашим меркам, вчера…

— Родился? — густые брови валькирии поползли вверх. — Вы же из земли с помощью родовой магии появляетесь! Как он мог родиться-то?

— Как и ты, — усмехнулся дворф. — В земле нашим детям просто безопаснее развиваться, но основная физиология у нас мало чем от вашей и человеческой отличается. Чтобы ты знала, крылатая, я за время проживания на Земле трижды был женат. И рядом с последней моей женушкой даже ты выглядела бы дохлой пигалицей.

Кира удивленно таращилась на дворфа, даже не отреагировав на оскорбительную реплику. А тот лишь вздохнул, вспоминая былое, и привычно угрюмое лицо озарилось светлой печалью.

— Урсула бой-бабою была, на ринге мужикам носы ломала только в путь. Рост — во! — Гиннар показал ладонью ввысь. — Силищи немеряно, буйвола могла ударом кулака остановить. Я ее как увидел в первый раз, так в зобу дыханье и сперло, как у вороны из здешней басни. До сих пор не понимаю, почему она на меня тоже внимание обратила, не иначе как неведомые боги, в которых я все равно не верю, расщедрились и решили мне хоть щепотку счастья в жизни отсыпать. И сын наш в нее пошел, здоровенный да рыжий. Говорил: «Вырасту я, батька, и буду тебя на руках носить, чтобы ты ноги зазря не бил».

И дворф не удержался и снова мазнул по лицу рукавом рубахи.

— А потом умерла она, и сорока годков не стукнуло, девчонка совсем. Говорил я ей, не жри ты эти анаболики да стероиды проклятые, трижды чемпионкой города была и дважды — страны, остановись, хватит. Гонка за титулами бесконечна, зато сын мамку свою месяцами не видит. Она и пообещала, мол, в последний раз выступлю и все. До последнего раза она