За следующий месяц Рокфеллер дважды провел день с Харпером, сначала в Покипси, затем в Нью-Хейвен и без остановки говорил о предлагаемом университете. Харпер был поражен несдерживаемой страстью патрона. «Я даже не представлял, что он может быть настолько в чем-то заинтересован, – сказал Харпер Гудспиду, – и это дает большие надежды»33. С каждым часом наполняясь энтузиазмом, Рокфеллер выдвинул план из трех пунктов – колледж и университет в Чикаго, теологическая семинария в Нью-Йорке (без сомнения, чтобы умиротворить доктора Стронга), и образовательный трест западных колледжей. Последний шаг, детище Харпера, предполагал сеть колледжей по всему Западу, под общим управлением университета в Чикаго. Воодушевляясь проектом, Рокфеллер планировал посетить Корнелл и уговорить трех баптистских профессоров в пользу Чикаго. В красноречивом свидетельстве своего участия Рокфеллер сообщил Харперу о своей готовности дать три миллиона из первых четырех миллионов долларов, которые требовались школе в Чикаго. 3 декабря 1888 года АБЕС официально поддержал план основать новую школу в Чикаго; АБЕС стал официальным каналом для вкладов Рокфеллера.

Затем неожиданно, в начале 1889 года, Рокфеллер отстранился от Уильяма Рейни Харпера, который совершил классическую ошибку, слишком настойчиво продвигая свой вопрос. Рокфеллера особенно огорчало, что Харпер хотел сразу создать самый настоящий университет, тогда как сам он предпочитал начать с колледжа и постепенно расширяться. Чтобы выйти из тупика, Харпер тактично откланялся и позволил Гейтсу возглавить кампанию лоббирования. Мастерски читая мысли потенциальных спонсоров, Гейтс интуитивно понял, что Рокфеллер чувствовал себя обремененным донкихотскими планами Харпера и, чтобы снять напряжение, отправил Рокфеллеру более скромный план простого колледжа в Чикаго. Почувствовав значительное облегчение, Рокфеллер пригласил Гейтса и Морхауса на обед 21 января 1889 года. Гейтс, впервые бросив взгляд на великого сфинкса, нашел его вежливым и благопристойным, хоть и загадочным. «Расставаясь со мной, – доложил Гейтс Харперу, – он сказал, что в этих вопросах его ум работает медленно, но он рад этой возможности подробной беседы и в завершении добавил: "Я думаю, мы на пути прогресса"»34.

Важным результатом обеда стало то, что Рокфеллер пригласил Гейтса сопровождать его на поезде в Кливленд. Гейтс увидел, что сдержанный подход идеальный антидот зажигательных речей Харпера, и решил позволить Рокфеллеру первым начать обсуждение Чикаго в поезде. «Я думаю, господин Рокфеллер быстро это понял, – написал Гейтс в своих мемуарах, – это удивило его и понравилось ему, и он развлекался, подвергая проверке мое чувство приличия». Поезд выехал из Нью-Йорка в шесть вечера, но мужчины ни разу не затронули предмет, занимавший их больше всего. Когда к ним присоединилась группа людей из «Стандард Ойл», Гейтс отметил, какую магнетическую силу имеет над ними Рокфеллер: «Я заметил, что он действительно очень мало говорил, и всегда низким и тихим голосом»35. В какой-то момент, проводник, заправлявший постель, случайно задел голову Рокфеллера, но Рокфеллер «не проронил ни слова, не вскрикнул, ничем не упрекнул неаккуратного проводника и подбодрил его, когда тот рассыпался во множестве извинений», – вспоминал Гейтс36.

Не сумев завести вопрос о Чикаго с Рокфеллером, Гейтс притащился к себе в купе в ту ночь «несчастным разочарованным человеком»37. Как потом оказалось, Рокфеллер наслаждался игрой в кошки-мышки и, когда следующим утром они приближались к Кливленду, начал забрасывать Гейтса вопросами об АБЕС. Рокфеллер хотел убедиться, что правление АБЕС действительно незаинтересованно и не имеет скрытых планов. Он хотел, чтобы Гейтс лично осмотрел школы, не полагаясь на рассказы из вторых рук. Получив такие заверения, Рокфеллер решил сделать баптистское общество своим предпочтительным средством передачи даров внутри конфессии, важный первый шаг на пути к масштабной филантропии. Очевидно, Рокфеллер размышлял о новых способах распространения денег через централизованные агентства, которые сумел бы предложить экспертный совет и отгородить его от просителей.

Гейтса часто изумляли необъяснимые методы патрона, который предпочитал держать всех в неопределенности. Приближалось 20 февраля 1889 года и заседание правления АБЕС, Гейтс ждал известия о крупном вложении от Рокфеллера. Только когда собрание объявили открытым, пришел посыльный с объявлением взноса в сто тысяч долларов. Позже Рокфеллер спросил его, что общество сделало с деньгами, Гейтс ответил, что их положили на банковский беспроцентный счет. Это настолько расстроило бережливого Рокфеллера, что он взял в долг у общества эти сто тысяч под шесть процентов. «Я не могу смотреть, как деньги лежат без дела, – сказал Рокфеллер Гейтсу. – Я чувствую себя, как человек, который входит в плохо подметенную комнату с углами полными паутины и пыли. Мне хочется вычистить эту комнату»38.

Весной 1889 года Гейтс пережил еще один трудный период молчания. Он надеялся объявить о решении Рокфеллера выделить средства на университет в Чикаго на общем собрании АБЕС в Бостоне 18 мая. В последнюю минуту Рокфеллер предложил Гейтсу заехать к нему домой перед отъездом в Бостон и молча выслушал просьбу последнего о серьезном участии в чикагском проекте. Придерживаясь своей привычной политики творческой прокрастинации, Рокфеллер ничего не обещал и пригласил Гейтса на завтрак следующим утром.

После мучительного ожидания ясным весенним утром в мае 1889 года кампания по Чикагскому колледжу или университету неожиданно пришла к развязке. После завтрака мужчины прогуливались перед домом Рокфеллера по 54-й улице. После того как он потянул время несколько месяцев, Рокфеллер сказал, что готов предоставить четыреста тысяч долларов – значительно меньше цифры, которую он называл Харперу полгода назад. Когда Гейтс сказал, что этого недостаточно, Рокфеллер поднял до пятисот. Опять Гейтс отверг предложение, обосновав выгоды Рокфеллера при вложении бóльшей части денег, Гейтс получил невероятный вклад в шестьсот тысяч долларов – равный сегодня девяти с половиной миллионам долларов – он полагал, что еще четыреста тысяч будет собрано из других источников. Горя желанием перенести это историческое обязательство на бумагу, они отправились в кабинет Рокфеллера, и он оформил обещание письменно.

На следующий день, сжимая в руках полученную бумагу, Гейтс вышел перед баптистами в Тремонт-темпл в Бостоне. Слухи о подарке создавали возбужденное нетерпение. «Я держу в руке, – гремел голос Гейтса, – письмо от нашего великого патрона образования, господина Джона Д. Рокфеллера». По залу пронесся гул оживления. «Письмо, в котором на основании резолюций, принятых нашим правлением, он обещает предоставить шестьсот тысяч долларов. В тот момент поднялся радостный шум, религиозные деятели махали платками, свистели и аплодировали. В восторге от этого земного изобилия один священник на подиуме подбросил шляпу к небесам, а другой теолог вскочил на ноги и восхвалял «пришествие такого роскошного дарителя… Это день Господень… Как американец, баптист и христианин, я радуюсь этому свершению. Бог сохранил для нас Чикаго; я изумлен его терпением»39. При этих словах священники оживленно поднялись и громко запели «Хвала даятелю всех благ»»40. В одночасье, при всей его плохой славе в бизнесе, в глазах многих баптистов Рокфеллер обрел золотой нимб.