Будучи преподавателем Йеля, Харпер часто ездил по воскресеньям в Вассар и вел Библейский класс, а останавливался там у президента колледжа доктора Джеймса М. Тейлора. Рокфеллер часто навещал Бесси по выходным, они встречались у Тейлора за завтраком, и взаимная приязнь возникла мгновенно. Рокфеллер позже отдавал дань Харперу как «человеку исключительного личного обаяния» и признавал, что «в некоторой степени заражался его энтузиазмом… В ежедневном общении никто не мог бы стать более приятным другом и спутником»24. Рокфеллер не легко раздавал такие пылкие отзывы.

Харпер был низеньким и пухлым, с мягким лицом с двойным подбородком, носил круглые толстые очки. Он источал оптимизм и заражал людей своим энтузиазмом мечтателя. Как отметила одна газета, «Доктор Харпер – это чудо энергии. На его лице написано столько же нетерпения и напористости, как у Лютера»25. Но при этом он обладал достаточным тактом, чтобы избегать опасных мест, о которые споткнулся более эгоистичный доктор Стронг. В октябре 1887 года, только вернувшись из трансатлантического путешествия со Стронгом, Рокфеллер пригласил Харпера на обед на Бродвей, 26. Встреча прошла превосходно, и неделю спустя невозможно занятой и доступный только для своих Рокфеллер освободил время и провел весь день с Харпером – пообедав в полдень, они несколько часов катались в Центральном парке, потом вновь разговаривали вечером. Для Рокфеллера беседа была просто вечной. Беспрецедентно, но он дал Харперу открытое приглашение говорить с ним в любое время. Рокфеллер всегда рассматривал Харпера, как эмиссара от чикагской группы, когда тот рассказывал о планах баптистских университетов в разных городах. После пьянящего дня на Манхэттене, Харпер возбужденно написал Гудспиду: «Вновь и вновь [Рокфеллер] говорил о вас и о том, как он исключительно ценит ваши достижения и заслуги»26. Во время последующих визитов в Вассар, Рокфеллера и Харпера часто видели катающимися по территории на велосипедах.

Для Рокфеллера время определенно благоприятствовало рассмотрению крупного благотворительного вклада, при всех враждебных настроениях общества по отношению к «Стандард Ойл» в период дебатов по закону о торговых отношениях между штатами 1887 года. Газеты теперь кричали о нем, как об одном из богатейших людей Америки, возможно богатейшем, поэтому он испытывал определенную потребность показать, что способен нести эту ответственность. Образование – для благотворительности – было безопасной нейтральной сферой, в которой к тому же у него был двадцатилетний опыт – он щедро вкладывал в Университет Денисон в Гравилле, штат Огайо; Индейский университет в Маскоги, штат Оклахома; Колледж Барнард в Нью-Йорке, принявший Сетти в свой первый совет попечителей; и Корнелльский университет, с президентом которого Эндрю Д. Уайтом он познакомился во время поездки в Европу. Самое примечательное – он был крестным отцом Семинарии «Спелман» в Атланте. С другой стороны, во многом Рокфеллер оставался маловероятным основателем университета, так как он не был человеком начитанным, не посещал колледж и действовал скорее в мире фактов, а не теорий. Так как он не учился в колледже, он никогда сразу не рекомендовал его молодым людям, сказав одному священнику: «Должен сказать, в целом привилегия образования это подготовить человека к труду в жизни. Я бы, как правило, советовал молодым людям пройти курс в колледже, но думаю, некоторые равным образом хорошо устраиваются после хорошего класса коммерции»27.

Именно потому, что Рокфеллер не посещал колледж, ни одна школа не могла претендовать на него. Он имел возможность широко раздать деньги на образование, но подобное рассредоточенное дарение не соответствовало его философии. В религии и образовании, равно как и в бизнесе, Рокфеллер считал ошибочным поддерживать слабые структуры, которые в противном случае погибли бы в эволюционной гонке. «Я думаю, ошибки совершаются там, где создается слишком много слабых заведений, – лучше объединить и получить хорошие сильные работающие церковные организации», – написал он в 1886 году. – замечание это можно применить и к его взглядам на образование28. В долгосрочной перспективе Рокфеллер переносил на филантропию тот же принцип консолидации, который хорошо работал для него в бизнесе. Измотанный массами людей, требующими от него денег, Рокфеллер понимал, что ему необходим более серьезный и эффективный метод распределения своего богатства. Иначе он впадет в презираемое им безалаберное дилетантство. Доктор Стронг и доктор Харпер посеяли видение крупного проекта в его уме, но потребовалась внимательная забота бывшего баптистского священника Фредерика Т. Гейтса, чтобы семя взошло к славной жизни.

* * *

Пока Рокфеллер обдумывал способы потратить деньги более либерально, не отказываясь при этом от своих безупречных стандартов, группа баптистских лидеров встретилась в Вашингтоне в мае 1888 года и сформировала Американское баптистское образовательное общество (АБЕС). Ведущей силой новой ассоциацией был доктор Генри Морхаус, один из руководителей Американского баптистского миссионерского общества, который консультировал Рокфеллера по Семинарии «Спелман». Морхаус считал, что баптистские образовательные учреждения находятся в прискорбном состоянии и срочно нуждаются в реформе. Для Рокфеллера новая группа оказалась послана свыше, обещая служить удобным проводником для передачи крупных денежных сумм достойным, хорошо изученным баптистским школам.

Ответственным секретарем нового объединения Морхаус выбрал пылкого, ясно мыслящего молодого баптистского священника, тридцатипятилетнего Фредерика Т. Гейтса, который недавно оставил должность пастора в Миннесоте и теперь обратился к более мирским делам. Вскоре после вступления в должность, Гейтс поддержал создание баптистского университета в Чикаго, который заполнил бы зияющую пустоту. Церкви на востоке страны имели больше денег, но паства в долине Миссисипи и районе Великих озер быстро разрасталась. Прежде чем написать отчет, он тщательно изучил баптистское образование, с рвением судебного обвинителя и жаром священника, и подтвердил многие аргументы Томаса У. Гудспида. Так как многие баптистские образовательные учреждения располагались в сельской глуши, прихожане Среднего Запада часто посещали школы других конфессий. Чикаго, выросший в три раза за два десятилетия и с миллионом семьюстами жителей считавшийся вторым крупнейшим городом Америки, казался оптимальным для крупного колледжа.

Гейтс представил свои выводы в очень подробном отчете, который свидетельствовал о серьезном исследовании, чем вызвал симпатии Рокфеллера. Вначале Гейтс, все еще не знакомый со своим патроном, был убежден, что Рокфеллеру больше понравится смелый рискованный план, чем нечто экспериментальное или двусмысленное. Поэтому он изобразил новый баптистский университет ядром национальной образовательной сети, доверительно сообщив Морхаусу: «Столь широкая, континентальная, упорядоченная, понятная, подробная схема, по моему мнению, захватит ум столь упорядоченный как у господина Рокфеллера»29. 15 октября 1888 года он взбудоражил баптистское собрание в Чикаго страстным документом под названием «Необходимость в баптистском университете в Чикаго, как показывает изучение баптистского высшего образования на Западе».

Заслугой отчета Гейтса часто считают то, что он убедил Рокфеллера выбрать Чикаго, но все же своевременную помощь обеспечил Уильям Рейни Харпер. Через две недели после сенсационного обращения Гейтса доктор Харпер провел десять часов в Вассаре с Рокфеллером, а затем поехал вместе с ним на поезде в Нью-Йорк. В тот памятный день Рокфеллер впервые заявил о своем намерении основать баптистский университет в Чикаго. Харпер проинформировал Гудспида: «[Рокфеллер] сам привел основания, по которым было бы лучше выбрать Чикаго, а не оставаться в Нью-Йорке»30. Рокфеллер склонялся к Среднему Западу по нескольким причинам. Он опасался возможных последствий руководства упрямого доктора Стронга какой бы то ни было нью-йоркской школой. Он беспокоился и о том, что колледж на востоке закостенеет в традициях, тогда как школа в Чикаго может «развиваться в полной гармонии с духом эпохи»31. Существовало и политическое измерение, которое Рокфеллер никогда бы не осмелился озвучить открыто. Ему нужно было убедить общество, что он не станет вмешиваться в управление и превращать учреждение в рупор собственных корпоративных интересов. Тридцать лет спустя он сказал: Чикаго «…находился достаточно далеко от Уолл-стрит, чтобы надеяться, что он избежит подозрений в преобладании так называемых интересов»32.