Лизи, которая могла помочь только своей сестре (возможно,могла), отогнала прочь эту мысль.

— Аманда, — обратилась она к сестре, — мы собираемсявернуться, но ты должна в этом поучаствовать.

Поначалу ответа не последовало. Потом Аманда заговорила,очень тихо, очень медленно, словно ещё не проснувшись:

— Ли-изи? Ты пила… этот говняный пунш?

Лизи рассмеялась, ничего не смогла с собой поделать.

— Чуть-чуть. Из вежливости. Теперь посмотри на меня.

— Не могу. Я смотрю на «Холлихокс». Собираюсь стать пиратоми плавать… — голос становился всё тише, — …по семи морям… сокровища… островаЛюдоедов[104]…

— Это всё выдумки, — отчеканила Лизи. Она ненавиделатвёрдость в голосе — всё равно что заносить меч над лежащим на траве младенцем,который никому не причинил вреда. Потому что речь шла о детской мечте. — То,что ты видишь, — попытка этого места удержать тебя здесь. Это всего лишь… всеголишь бул.

Удивив её… удивив и причинив боль, Анда ответила:

— Скотт говорил мне, что ты попытаешься прийти. Если мнепонадобится твоя помощь, ты попытаешься прийти.

— Когда, Анда? Когда он тебе это говорил?

— Ему тут нравилось. — Аманда глубоко вздохнула. — ПальчиМуна… что-то в этом роде. Говорил, что полюбить это место легко. Очень легко.

— Когда, Анда, когда он тебе это сказал? — Лизи хотелосьтрясти её.

Аманда предприняла невероятное усилие… улыбнулась.

— В последний раз, когда я порезала себя. Скотт заставилменя вернуться домой. Он сказал… вы всё ждёте меня.

Теперь многое для Лизи прояснилось. Слишком поздно, чтобычто-то изменить, разумеется, но всё-таки лучше знать, чем пребывать вневедении. И почему он ничего не сказал своей жене? Потому что знал, маленькаяЛизи в ужасе от Мальчишечьей луны и тварей (особенно одной твари), которые тамобитали? Да. Потому что чувствовал, в должное время она всё узнает сама?Опять-таки да.

Аманда вновь повернулась к паруснику, который покачивался вбухте, заменяющей ей пруд Скотта. Лизи тряхнула её за плечо.

— Ты должна мне помочь, Анда. Есть безумец, который хочетпричинить мне боль, и ты нужна мне для того, чтобы вставить палку ему в колесо.И сейчас мне нужна твоя помощь!

Аманда посмотрела на Лизи, и удивление, отразившееся на еёлице, вызывало смех. Сидевшая ниже женщина в халате с поясом — в одной руке онадержала фотографию улыбающегося, с дырами выпавших зубов ребёнка — повернуласьи медленно, с большими паузами между словами, заговорила:

— Помолчите… немного… я… думаю… почему… это… сделала.

— Играйся в своей песочнице, Бетти, — резко осадила её Лизи.Вновь повернулась к Аманде и с облегчением увидела, что сестра по-прежнемусмотрит на неё.

— Лизи, кто…

— Безумец. Появился из-за чёртовых бумаг и рукописей Скотта.Только теперь его интересую я. Он нричинил мне боль этим утром — и причинитснова, если я… если мы не… — Голова Аманды стала поворачиваться к паруснику,покачивающемуся на якоре в бухте, Лизи схватила сестру и развернула так, чтобыони опять смотрели друг на друга. — Слушай меня, орясина.

— Не называй меня оря…

— Слушай меня, тогда не буду. Ты помнишь мой автомобиль? Мой«BMW»?

— Да, но, Лизи…

Глаза Аманды всё старались сместиться к воде. Лизи могла быповернуть её голову, но интуиция подсказывала ей, что это не выход. Если онадействительно хотела забрать отсюда старшую сестру, сделать это предстоялопосредством голоса, воли, однако решающим фактором было желание Амандывернуться.

— Анда, этот человек… может не только причинить боль. Еслиты мне не поможешь, я думаю, есть шанс, что он меня убьёт.

Вот теперь Аманда посмотрела на неё в удивлении изамешательстве.

— Убьёт?…

— Да. Да. Я обещаю всё объяснить, но не здесь. Если мы здесьзадержимся, всё закончится тем, что я буду таращиться на «Холлихокс» вместе стобой. — И Лизи не кривила душой. Она чувствовала притяжение этого места,которое очень хотело, чтобы она посмотрела на парусник. И если бы она уступила,двадцать лет могли пролететь как двадцать минут, и до конца своих дней она и еёбольшая сисса Анди-Банни сидели бы здесь, дожидаясь посадки на пиратскийкорабль, который звал и звал, но не плавал.

— Мне придётся пить этот говняный пунш? Этот… — Аманданахмурилась, силясь вспомнить. Потом морщины на лбу разгладились. — Этот«клопо-омор»?

Неуверенное, детское произношение слова заставило Лизи вновьрассмеяться. И вновь женщина в халате и с фотографией в руке повернулась к ним.Аманда порадовала Лизи, одарив женщину взглядом: «Чего таращишься, сука?» — апотом показав ей «птичку».[105]

— Придётся, Лизи?

— Никакого пунша, никакого «клопомора», я обещаю. А теперьпросто думай о моём автомобиле. Ты знаешь, какого он цвета? Ты уверена, чтопомнишь?

— Кремового. — Губы Аманды стали чуть уже, а на лицепоявилось выражение «не-нужно-держать-меня-за-дуру». Лизи несказанно этомуобрадовалась. — Я говорила тебе, когда ты его купила, что на таком цвете грязьвидна лучше всего, но ты и слушать не стала.

— Ты помнишь наклейку на бампере?

— Шутка насчёт Иисуса? Рано или поздно какой-нибудьрассерженный христианин сдерёт её. Да ещё оставит на память пару-тройкуцарапин.

Сверху раздался голос мужчины, крайне недовольный:

— Если вам нужно поговорить. Идите. Куда-нибудь ещё. Лизи нестала ни поворачиваться, ни показывать «птичку».

— На наклейке написано: «ИИСУС ЛЮБИТ МЕНЯ, Я ЭТО ЗНАЮ,ПОЭТОМУ ЕЗЖУ БЫСТРО». Аманда, я хочу, чтобы ты закрыла глаза и увидела мойавтомобиль. Увидела сзади, вместе с наклейкой. Увидела в тенях дерева. Тенидвигаются, потому что день ветреный. Сможешь ты это сделать?

— Д-да… думаю, смогу… — Глаза сместились, чтобы ещё раз свожделением посмотреть на корабль в бухте. — Думаю, да, и если благодаря этомуудастся не позволить кому-то причинить тебе боль… Хотя я не понимаю, как этиможет быть связано со Скоттом. Он уже два года как умер… впрочем… я думаю, ончто-то говорил мне насчёт афгана доброго мамика, и я думаю, он хотел, чтобы япередала его слова тебе. Разумеется, я не передала. Я так много забыла о техслучаях… сознательно, полагаю.