По словам Ричарда Гудвина, «после смерти Джона Джеки погрузилась в депрессию и выкарабкалась далеко не сразу. Ей помогло то, что она выходила из дому, виделась с друзьями, что-то делала по хозяйству и так далее». Некоторые полагали, что в их с Бобби любви есть что-то патологическое, словно друг в друге они обретали частицу Джека. Но, как утверждал один из общих друзей, «Джеки искренне любила Бобби, с ним же было сложнее. Не знаю… Сам он, конечно, отрицал, что влюблен в Джеки, наверное, счел бы это нелепостью. Хотя, возможно, просто не отдавал себе в этом отчета…» На вопрос, долго ли продолжалась их связь, он ответил: «Почти до его гибели».

Джеки любила Бобби, свое тайное прибежище в неспокойной жизни. И невозможность развития отношений только усиливала чувства. Бобби никогда бы не развелся с Этель, преданной ему и их девятерым детям. (Десятый родился 11 января 1965 года.) Даже если бы Бобби хотел развестись, религия и карьера стали бы неодолимыми препятствиями. Джеки тоже не хотела второй раз входить в ту же реку, не хотела политики и измен. И насчет физической верности Бобби не обольщалась. Когда Тедди Кеннеди уличили в адюльтере, она в сердцах бросила рыдающей Джоан: «Все Кеннеди одинаковы». Бобби не был таким шовинистом по отношению к женщинам, как отец и братья, он любил общение с ними, хотя, конечно, и использовал их. Долгое время у него был роман с некой уроженкой Бостона, жившей в Нью-Йорке, однако же он заводил интрижки и с женщинами брата, и со случайными партнершами в ходе предвыборных разъездов.

Джеки и Бобби особо не прятались и часто появлялись вдвоем в публичных местах, словно невероятность их отношений служила щитом от реальности. Питер Лоуфорд, пария в доме Кеннеди после смерти Джона и после развода с Пэт в начале 1966 года, особенно ненавидел Бобби, которого винил в разрыве с Синатрой в 1962-м. Однажды, войдя с Таки Теодоракопулосом и некой приятельницей в отель, где они оба жили, он увидел Бобби и Джеки сидящими рядом в баре. «Между ними [Лоуфордом и Бобби] давно пробежала черная кошка, – вспоминал Таки, – и тут он повернулся к приятельнице и сказал ей, а я случайно подслушал: “Вот видишь, я же говорил. Этот сукин сын спит с ней…”»

В последние годы брака Джеки жила без секса, за исключением редких ночей, проведенных в объятиях мужа. И теперь, прячась за солнцезащитными очками и своей неприкосновенной репутацией, она делала что хотела. Газеты защищали королеву Америки, не печатая компрометирующих фотографий и не муссируя слухи о ее личной жизни. Ни на одном снимке мы не видим Джеки курящей, хотя она буквально не выпускала сигарету изо рта. Если упоминалось, что она танцевала твист или фруг, то всегда с оговоркой, что делала она это «с достоинством». Джеки прекрасно об этом знала и как-то раз самоуверенно заметила в разговоре с Уильямом Манчестером, что никто не поверит, «даже если она сбежит с Эдди Фишером». Она считала, что после всех самоограничений в Белом доме и страданий, которые стоически вынесла после убийства, она вправе развлечься. Скучные дамские комитеты и благотворительная деятельность, составлявшие неотъемлемую часть жизни богатого нью-йоркского света, были не для нее. Интерес у нее вызывали лишь два добрых дела – спасение старого здания Метрополитен-оперы и проект Бобби по развитию одного из бедных районов Бруклина. Кроме того, она с удовольствием занималась фондами и строительством Библиотеки Кеннеди и завершением убранства могилы Джона на Арлингтонском кладбище.

Журнал Women’s Wear Daily назвал ее «самой элегантной жительницей Нью-Йорка» и «самой выдающейся женщиной в мире». Напрашивается вопрос: в чем же выдающейся? Помимо выступления после убийства мужа, когда она «разбила сердце нации и сплотила страну», Джеки не сделала ничего существенного. И все же благодаря своему внешнему облику, стилю и загадочности она, как никто другой, властвовала воображением всего мира. Дорис Кэрнс Гудвин писала: «В культурном аспекте она явно что-то изменила в том десятилетии, и действительно интересно понять, что же именно».

Поклонники, сопровождавшие Джеки на публике, служили ширмой для более интимных взаимоотношений. Первый роман Джеки длился полтора года и закончился прежде, чем о нем пронюхала пресса. Избранником ее стал Джек Уорнек, с которым она познакомилась, когда он делал проект реконструкции площади Лафайет, а после смерти Кеннеди они сообща работали над дизайном его надгробия. В свои сорок семь Джек Уорнек был весьма привлекателен – высокий, атлетически сложенный, вдобавок успешный архитектор. В 1961 году он развелся с женой и крутил романы со многими красивыми женщинами. Осенью 1964-го Джанет Окинклосс пригласила его в Хаммерсмит посмотреть работы известного тамошнего камнереза, которому предстояло высечь надписи на надгробии Джека. В это время у матери как раз гостила Джеки. «После целого года тесного сотрудничества я тогда вдруг посмотрел на нее другими глазами. А она на меня… Помню, я спросил: “Почему бы мне не отвезти вас в Хайаннис? Я вполне заменю спецагента”. Она с удовольствием согласилась. От спецагента мы отделались. И поездка в Хайаннис-Порт в ее открытой машине была чудесная, тогда-то все и началось… да, именно тогда, после всех обсуждений, после тяжкого горя… Я провел с ней выходные. Не помню, где в тот момент находились дети, помню только нас. Так все началось, мы стали встречаться каждый уик-энд, – вспоминал Уорнек. – Банни [Рейчел] Меллон преподнесла нам сюрприз – маленький коттедж, разукрашенный к Хеллоуину, и на День благодарения я был в Хаммерсмите, с моими и ее детьми… Весь день мы провели там… Джеки была острой на язык, веселой, красивой, страстной – короче, о такой женщине можно только мечтать. Мы с ней обсуждали всякие интимные вещи, например, как она чуть было не лишилась девственности с Джоном Марквандом». Джеки с любовью отзывалась и о Бобби, но, когда позвонила ему и сказала, что влюбилась, Бобби, политик до кончиков ногтей, предупредил, что еще слишком рано. Он пекся о своей карьере в Нью-Йорке и о возможном участии в выборах на пост президента, и Джеки оставалась бесценным кеннедевским козырем. Джека Уорнека надлежало прятать, и он не мог публично появляться вместе с Джеки вплоть до осени 1965-го, когда газеты сообщили, что Джек Уорнек проводил вдову президента домой с приема в честь Кеннета Гэлбрейта.

Как и Джон, Джеки четко разделяла любовь и жизнь. Уорнек поверить не мог, что у нее и Бобби были близкие отношения осенью 1964-го. Однако Джеки, встречаясь с другими мужчинами, часто виделась с Бобби. Рождество 1964 года она провела в Аспене с Бобби, Пэт, Джин и детьми, но без Этель, которая ждала в январе десятого ребенка. В начале февраля 1965 года она вместе с Радзивиллами гостила в Пуэрто-Маркесе близ Акапулько у старого друга Ли архитектора Фернандо Парры Эрнандеса, но 13 февраля они с Бобби забрали детей и поехали кататься на лыжах в Лейк-Плэсид, а 20 февраля вернулись в Вермонт. Примерно в то же время Джеки каталась верхом в Центральном парке с красивым итальянским графом, с которым ее познакомил друг Кеннеди Аркадий Гёрни. Этот итальянец, работавший в корпорации US Steel, много времени проводил в Нью-Йорке, отношения с женой у него были весьма прохладные, и позднее они развелись. Как истинный джентльмен, он не распространялся о своих отношениях с Джеки, сказал только, что «секс ее не интересовал». Другой поклонник, постоянно сопровождавший Джеки в 1965 году, – блестящий театральный и кинорежиссер Майк Николс. Несколькими годами моложе Джеки, он был очарован ею и остался ее другом и опорой в трудные времена. «Они дружили и порой проводили вместе ночь», – вспоминал один из общих друзей. Джеки отнюдь не была склонна к беспорядочным связям, секс становился как бы логическим продолжением дружбы. Ее подруга Антония Фрейзер говорила: «Она определенно вызывала у многих мужчин романтические чувства. Мне кажется, все люди хотя бы раз-другой занимаются сексом, если они разного пола…»