Изначально связь Джеки и рыцарей Камелота строилась только на скорби по Джону, и Джеки скорбела вместе с мужчинами, а не с их женами. Как писал Джо Олсоп:

Как известно, Джек Кеннеди обладал редким умением покорять людей и изменять их… Некоторое время после его смерти те, кто его знал и работал с ним, испытывали настолько сильное ощущение эмоциональной утраты, что мне казалось, будто Вашингтон полон вдов, но только мужского пола. Заместитель Макнамары, Росуэлл Гилпатрик, человек, многое повидавший на своем веку и редко дающий волю чувствам, через день-другой после трагедии сказал мне: «Знаешь, Джо, когда президент умер, я вдруг понял, что таких чувств, как к нему, не питал в жизни больше ни к одному из людей». Мак Банди признался, что смерть президента подкосила его сильнее, чем потеря отца, который умер несколько месяцев назад. Я и сам чувствовал нечто подобное… После того яркого, бурного ноябрьского дня моя жизнь никогда не станет прежней… да и жизнь страны тоже».

Семидесятидвухлетний Аверелл Гарриман в конце 1963 года сказал Сьюзан Мэри Олсоп: «Когда Кеннеди был жив, я в последний раз чувствовал себя молодым…»

Все эти подспудные эмоции членов ближнего круга Кеннеди (не говоря уже о сотнях тысяч письменных соболезнований на имя Джеки, которые потоком шли в Исполнительное управление) сосредоточились на тридцатичетырехлетней вдове. В итоге возникла ненормальная атмосфера подавленной истерии, душевного смятения, кататонического горя, наложившая отпечаток на всю жизнь Джеки. Даже в частной жизни она стала этаким уникумом, отмеченным судьбой и известностью. Никто уже не сможет воспринимать ее нормально, да и сама она, как бы ни старалась (а она действительно старалась), не сумеет вырваться из своей золотой клетки.

Из всех рыцарей Камелота, собравшихся вокруг вдовствующей королевы, самым близким был Бобби. В нарушение мифа он все больше играл при Гиневре-Джеки роль Ланселота. Они цеплялись друг за друга в своем горе. Бобби заменял Джеки мужа, а ее детям – отца. Бобби единственный из Кеннеди всегда был рядом – он, а не Джон, отдыхавший в Европе, сидел у ее кровати в 1956-м, когда она родила мертвого ребенка; он находился рядом с Джоном, когда умер Патрик; он первым вбежал в самолет, доставивший из Далласа тело брата. Бобби приходил к Джеки по первому требованию, стоило ей только позвонить. Чтобы не привлекать внимания, он парковал машину поодаль, на другой улице. Но в Вашингтоне, а особенно в Джорджтауне, от людских глаз не скроешься, и скоро поползли слухи, что Бобби «слишком уж много времени проводит с вдовушкой», как выразилась Юнис. Слухи распространялись через модные парикмахерские салоны. По словам одной из сотрудниц, «в те дни ходило много пересудов, после убийства Джека, когда Бобби часто бывал у Джеки, заботился о ней…».

Бобби был очень привязан к брату и потому очень страдал. В отличие от Джеки он искренне верил в Бога и все же не мог смиренно принять эту смерть. Чак Сполдинг слышал, как в день убийства Джона Бобби плакал в линкольновской спальне и кричал: «Господи, за что?! За что?!»

Бобби и Джеки настояли, чтобы Билл Уолтон поехал в заранее намеченную поездку в Москву под предлогом встречи с советскими художниками (как глава Комитета изящных искусств). Он уехал 29 ноября, а вскоре по прибытии встретился в одном из московских ресторанов с кеннедевским осведомителем в СССР Георгием Большаковым и сказал ему, что Кеннеди уверены: за убийством Джона стоит масштабный политический заговор. Несмотря на связи Освальда с коммунистами, Кеннеди считали, что президента убрали американские оппоненты. Аналитики КГБ подтверждали эту версию. По их разведданным, убийство Кеннеди – дело рук трех богатых техасских нефтепромышленников, которым не нравились политика Кеннеди в области гражданских прав и курс на сближение с СССР, а равно недавние налоговые реформы. По информации уважаемого корреспондента Baltimore Sun, эта группа, во главе с Гарольдом Лафайетом Хантом, поручила Джеку Руби передать Освальду крупную сумму денег за убийство Кеннеди. Позднее, узнав от своего полицейского информатора, что во время допроса Освальд согласился рассказать на суде всё, они приказали Джеку Руби убрать его. Уолтон, как и большинство соратников Бобби Кеннеди, ненавидел Джонсона, поэтому главной его задачей было подорвать доверие Советов к Джонсону и превознести Кеннеди, изобразив Джонсона противником разрядки, а Бобби – политиком, который наверняка продолжит прежний курс.

У Джеки – а в особенности у Бобби – были свои причины верить в заговор правых. Джеки в ужасе воскликнула, что если мужа убил «дебильный коммунист», то его смерть лишена смысла. Им с Бобби, как и всему окружению, очень хотелось верить, что Джон отдал жизнь ради либеральной политики. Когда Джеки демонстративно не сняла забрызганный кровью костюм – «пусть видят, что они наделали», – она имела в виду далласских правых радикалов.

Бобби же боялся, что косвенно стал причиной гибели брата. Ричард Гудвин, его друг и соратник, писал: «Если предположить, что Освальд действовал не в одиночку, то за ним могла стоять только мафия, единственная организация, умеющая хранить секреты. Бобби считал, что так оно и есть, а потому чувствовал себя виноватым. Он преследовал гангстеров, мешал им. Один из гангстеров якобы даже сказал своим парням: “Не того мы пристрелили”. И я, и Бобби всегда считали, что если в убийстве был замешан кто-то еще, то безусловно мафия». Как министр юстиции, Бобби безжалостно преследовал мафию, хотя, по слухам, сам использовал их в операции ЦРУ по устранению Фиделя Кастро. Гангстеры, как говорили, были крайне недовольны, что вместо благодарности за помощь на выборах 1960 года Кеннеди их преследуют.

Все инстанции, занимавшиеся дознанием по убийству и Освальдом, согласились с комиссией Уоррена, которая, изучив обстоятельства гибели Кеннеди, пришла к выводу, что убийство совершено Освальдом в одиночку. Но Бобби, очевидно, остался при своем мнении, что это была месть мафии за преследования. Николас Катценбах, занимавшийся в Министерстве юстиции вопросами, связанными с комиссией Уоррена, говорил: «Бобби вообще не хотел никакого расследования».

После смерти брата Бобби месяцами ощущал душевную пустоту. По словам Лема Биллингса, «ему пришлось намного труднее, чем другим… Карьера брата стояла для него на первом месте… И по-моему, удар, лишивший его любимого брата и цели в жизни, был сокрушительным. У него выбили почву из-под ног». Как вспоминал Пьер Сэлинджер, «смерть брата совершенно его сломила. Он был напрочь выбит из колеи и порой часами бесцельно бродил в одиночестве». Пребывал «во мгле боли». Через три с лишним месяца после убийства Уильям Манчестер, встретив Бобби в Вашингтоне, был «потрясен тем, как он выглядит. Казалось, он совершенно пал духом, словно в трансе смотрел в пространство перед собой, на лице застыло страдание».

Джеки и Бобби пришлось вместе с архитектором Джеком Уорнеком принимать решение насчет памятника на могиле Джона в Арлингтоне. «Дня через два после похорон, – рассказывал Уорнек, – мне по телефону сообщили, что Джеки и Бобби хотят поехать со мной на кладбище. Вокруг могилы тогда была только небольшая белая оградка, и горел огонь… Джеки и Бобби стали на колени, перекрестились, а когда поднялись, я увидел, что оба они очень расстроенны, и предложил прогуляться… Мы прошлись по кладбищу, поднялись вверх по склону и посмотрели вниз… Позднее мы еще несколько раз встречались по поводу надгробия, Джеки во все вникала, делала толковые замечания… А вот Бобби в ее присутствии просто стоял в сторонке, молчал и порой уходил не прощаясь, Тедди даже извинялся за брата…»