Вечером в воскресенье 24 ноября, после того как тело Джона перевезли в Капитолий, все ужинали в Белом доме: Роуз Кеннеди – наверху, вместе со Стасом; Джеки, Ли и Бобби – в гостиной Джеки; остальные Кеннеди с гостями (Макнамарой, Филлис Диллон, Дэйвом Пауэрсом и Онассисом) – в семейной столовой. Этот ужин превратился в ирландские поминки, когда много пьют и шутят. Объектом шуток стал Онассис, якобы у него на яхте барные табуреты обиты кожей с китовой мошонки. Позднее к ним присоединился Бобби. Он подготовил официальные бумаги, по условиям которых Онассис должен отдать половину своего состояния на помощь бедным в Латинской Америке. Онассис подписал бумаги по-гречески.

Вечером, после приватного визита в Капитолий, Джеки сделали очередной укол амитала. Она лежала на Джековой половине кровати, на твердой доске, и забылась тревожным сном всего на четыре часа.

В понедельник 25 ноября утро выдалось холодное и ясное. Джеки приняла спонтанное решение идти за лафетом, на котором установлен гроб. По традиции, пешком шли только мужчины, женщины ехали позади, в автомобилях. Решение Джеки стало кошмаром для спецслужб: ведь не только она и другие Кеннеди легко могли стать мишенью убийцы, но и главы государств и правительств со всего света, например генерал де Голль, император Эфиопии, принц Филипп герцог Эдинбургский, советский министр Микоян и многие другие. Нового президента Джонсона отговаривали идти пешком, однако он никого слушать не стал. По его адресу поступало множество угроз, но, раз вдова идет пешком, остальным негоже трусить. Кроме того, в процессии шел блестящий от пота вороной мерин, который вез меч в ножнах и вдетые в стремена задом наперед сапоги покойного главнокомандующего. По иронии судьбы, мерина звали Черный Джек, хотя Джеки об этом не знала. Джеки шла, отгородившись от мира черной вуалью. По обе стороны от нее шагали братья мужа, а за ее спиной – длинная процессия. Как писал один из журналистов, «Жаклин Кеннеди двигалась с достоинством, которое невозможно описать словами, не менее величественная, чем те императоры, королевы и принцы, что шли за нею». Леди Джин Кэмпбелл телеграфировала в редакцию лондонской Evening Standard, что «Джеки дала американскому народу то, чего ему всегда не хватало, – величие».

В соборе маленький Джон, которому в тот день исполнилось три года, заплакал: «Где мой папа?» Дважды во время службы Джеки начинали душить рыдания, но ее успокаивала Каролина: «Мамочка, не плачь, я о тебе позабочусь». Даже кардинал Кушинг плакал к концу церемонии и перешел с латыни на английский: «Пусть ангелы, дорогой Джек, проводят тебя в рай…» Джеки старалась взять себя в руки. Потом к ней подвели сына. Она вспомнила, как Джон играл с мальчиком в солдатики, и прошептала: «Можешь отдать честь папе, Джонни». Трехлетний малыш, отдающий честь покойному отцу, запомнился всем, кто это видел.

Во время похорон президентский борт номер один пролетел над Арлингтонским кладбищем, и пилот в знак уважения качнул крыльями. На кладбище, когда гроб опускали в могилу, Джеки вцепилась в покрывавший его флаг. Мак Банди писал: «Конец церемонии в Арлингтоне был как падение занавеса или обрыв туго натянутых струн…»

Редко когда, если такое вообще случалось, в демократической стране так умело создавалось житие – тридцатитрехлетней вдовой и в ее интересах.

Найджел Гамильтон

Наутро после похорон Джеки написала письмо новому президенту Линдону Джонсону:

Дорогой мистер президент!

Спасибо, что вчера Вы шли с нами за гробом Джона. Вы не обязаны были это делать – я уверена, многие Вас уговаривали не рисковать, – и тем не менее Вы не послушались.

Спасибо за письма детям. [Вечером в пятницу, в день убийства Кеннеди, новый президент написал от руки два письма детям Кеннеди.]

Но больше всего я хочу поблагодарить Вас за то, как Вы и Ваша супруга относились ко мне и когда Джон был жив, и сейчас, когда Вы стали президентом.

Думаю, отношения между семьями президента и вице-президента часто бывают натянутыми, по крайней мере, история дает много таких примеров. Однако Вы всегда были правой рукой Джона, и мне кажется, Вы совершили необычайно благородный поступок, когда стали вице-президентом рядом с человеком, который в свое время работал под Вашим началом и которого Вы учили.

Более того, мы дружили, все четверо. Я ценю все, что Вы сделали для меня как друг, ценю приятные минуты, какие мы пережили сообща. Знаете, еще до того как партия выдвинула кандидатуру Джона, я считала, что Леди Бёрд должна стать первой леди… Впрочем, мне незачем рассказывать Вам о достоинствах Вашей супруги. Она очень мне дорога, и я очень ее люблю…

Отношения между Джеки и Джонсонами никогда не были ближе, чем в тот период. Джеки не разделяла антипатию, которую питали к Линдону Бобби и вся кеннедевская свита, собравшаяся в Хикори-Хилле. Друг Джека, Хью Сайди, вашингтонский корреспондент Time и Life, часто бывавший в Хикори-Хилле, пришел в ужас от насмешек, какими там осыпали Джонсона. В октябре 1963 года друзья подарили Бобби куклу вуду, изображавшую Джонсона, и очень веселились по этому поводу. Джон и Джеки знали, сколько унижений и разочарований несет с собой вице-президентство.

Джон старался как можно больше вовлечь Джонсона в работу администрации, а Джеки делала все возможное, чтобы Джонсоны участвовали в светских приемах, и в подходящих случаях приглашала и их дочерей. Так, Джеки обратилась к Линдону с просьбой произнести приветственную речь на ужине в честь Андре Мальро 10 мая. По словам Артура Шлезингера, Джон и Джеки относились к Джонсону с изрядной долей симпатии, а Леди Бёрд часто брала на себя те задачи, которые не успевала выполнить первая леди.

Джеки могла подтрунивать над миссис Джонсон из-за того, что та беспрекословно подчинялась своему норовистому и требовательному мужу («Она будет ползать на четвереньках и есть траву на Пенсильвания-авеню, если Линдон скажет»), но при этом уважала ее за силу и цельность характера. Джеки высоко ценила, что новый президент и его жена разрешили ей оставаться в Белом доме столько, сколько она захочет. Репортеры без конца донимали Леди Бёрд вопросами, когда же Джеки покинет резиденцию, на что она отвечала: «Видит Бог, я бы хотела утешить миссис Кеннеди, но, по крайней мере, могу обеспечить ей комфорт». Линдон Джонсон говорил, что Джеки вела себя «очень достойно».

Бобби считал, что перед отлетом из Далласа Джонсон «оскорбил» Джеки, задержав самолет на летном поле и «заставив ее слушать присягу», и это подлило масла в огонь его ненависти к «узурпатору». Сама Джеки никогда недовольства не выражала и определенно понимала важность своего присутствия. Джонсоны и Джеки старались сохранить теплые отношения. Джеки нашла в себе силы по телефону поздравить президента с Днем благодарения 28 ноября, а Линдон в ответ на этот жест прислал рукописную записку: «Вы замечательная женщина и навсегда останетесь в сердце истории. Мне очень жаль, что все так получилось и я теперь здесь, но такова воля Всевышнего, и теперь мы с Леди Бёрд нуждаемся в Вашей помощи. Мы Вас любим и будем любить всегда…»