Спецагент Клинт Хилл тронул Джеки за плечо: «Миссис Кеннеди». Джеки справилась с душившими ее рыданиями и подняла голову. «Пожалуйста, – сказал Хилл, – мы должны передать президента докторам».

«Я его не отдам, мистер Хилл».

«Нам придется его забрать, миссис Кеннеди».

«Нет, мистер Хилл, вы же видите, он мертв».

С этой минуты, как утверждает Уильям Манчестер, который разговаривал не только с Джеки, но и со всеми возможными очевидцами, Джеки помнила всё.

Хилл сообразил, что ей хотелось спрятать размозженную голову президента. Он снял пиджак, Джеки накрыла им голову и следила, чтобы пиджак не съехал, пока тело перекладывали на каталку. Она бежала рядом с каталкой, крепко вцепившись в нее, словно могла удержать мужа, не отдать смерти, и разжала пальцы только на пороге операционной. Больше она ничего сделать не могла.

Джеки устало опустилась на складной стул в коридоре. Здесь же поставили стулья для Эвелин Линкольн, Мэри Галлахер и Пэм Турнюр, которые приехали, как только узнали о случившемся. Бетти Харрис вспоминала: «Миссис Кеннеди сидела там словно воплощение одиночества, в полном отчаянии. Как статуя. Я даже слов не подберу. Кругом царила неразбериха. Никто толком не знал, что произошло… Джеки молчала. Люди пытались заговорить с ней, но она не отвечала. Так и сидела, сложив руки на коленях… На ней были короткие белые перчатки, я смотрела на них и, помнится, подумала, надо же, перчатки в горошек, они ведь не подходят к розовому костюму… и вдруг я сообразила, что это кровь и мозг Кеннеди… она никому не позволяла прикоснуться к себе, не позволяла снять перчатки».

Дверь распахнулась, вышел высокий мужчина. Доктор Кемп Кларк, старший невролог. «Он наклонился к Джеки, что-то ей сказал, – рассказывала Бетти Харрис, – и она вдруг как бы съежилась… Он выпрямился, пошел ко мне, я встала, шагнула ему навстречу: “Доктор, ранение серьезное?” В ответ я услышала: “Летальное…”»

Сведения Манчестера отличаются от показаний Бетти Харрис и от устного рассказа лечащего врача Кеннеди, адмирала Бёркли. В суматохе и потрясении, царивших вокруг, большинство очевидцев запомнили происходящее чуть по-разному, а некоторые стали путать воспоминания с тем, что прочли впоследствии. По утверждению Манчестера, в какой-то момент Джеки, услышав в операционной голоса, подумала, что муж еще жив, и попыталась прорваться внутрь, но дорогу ей заступила медсестра. Джеки кричала: «Мне нужно туда!» Подошедший врач, адмирал Бёркли, предложил ей успокоительное. Джеки сказала: «Я хочу быть рядом, когда он умрет». Бёркли проводил ее внутрь. Джеки стала на колени в углу и начала молиться.

Джон лежал на операционном столе в одних трусах, белый от кровопотери. Бёркли вспоминал, что с первого взгляда понял: «Фактически он мертв, и вернуть его к жизни невозможно. Я уже говорил с врачами, которые делали все необходимое, чтобы спасти президента, если бы была надежда. Я дал им гидрокортизон [показанный при болезни Аддисона], который ввели внутривенно, назвал группу крови президента, хотя, на мой взгляд, все это было тщетно… он не жил». Затем Бёркли вышел и увидел Джеки. Они стояли рядом, меж тем как медики продолжали безнадежные попытки реанимации, пока один из них не сообщил, что «президент скончался. Я прошел в операционную, проконтролировал ситуацию и объявил время смерти. Затем вернулся к миссис Кеннеди и известил ее о кончине мужа. Мы оба прошли к президенту, прочитали молитву за упокой…». Официально Джон Фицджеральд Кеннеди скончался в госпитале, в 13.00. На самом деле он был мертв уже получасом раньше, когда вторая пуля Освальда пробила его череп.

Джон был слишком рослый для больничной каталки, и его мраморно-белые ноги высовывались из-под простыни. Джеки поцеловала их, потом поцеловала мужа в губы, позднее она говорила, что губы показались ей «красивыми». Ужасную рану скрывала повязка. Лицо Джона было без повреждений, спокойное, не отмеченное мукой, лишь застывшие глаза глядели расширенными зрачками в одну точку, с «жалостью», как Джеки сказала Манчестеру. Она сняла свое обручальное кольцо, надела ему на мизинец и стояла рядом, держа Джона за руку и с любовью вглядываясь в его лицо. Из церкви Св. Троицы приехал священник, отец Хубер, чтобы соборовать президента. Когда из похоронной конторы доставили бронзовый гроб, Джеки вышла в коридор.

Леди Бёрд Джонсон приехала в госпиталь и нашла Джеки у закрытых дверей операционной, где ее мужа клали в гроб. «Таких, как она, почему-то всегда представляешь себе защищенными, – вспоминала Леди Бёрд. – А она была совершенно одна. Мне кажется, я в жизни не видела столь одинокого человека. Я подошла, обняла ее, что-то говорила, наверное, что-то вроде “Господи, помоги нам”, потому что чувства, бушевавшие в моей груди, невозможно было передать словами».

Истерия разрасталась. Все шептались о заговоре – не то коммунистическом, не то бёрчистском. Спецагенты, приставленные к Линдону Джонсону, спешно отвезли его и Леди Бёрд в аэропорт. Между тем местные бюрократы всячески старались задержать тело президента в Далласе впредь до завершения всех формальностей. Джеки не догадывалась, что с той минуты, как тело президента привезли в госпиталь, уже сформировались два лагеря и начались боевые действия, которые продолжатся и при новой администрации. По утверждению Бетти Харрис, «люди Кеннеди не просто негодовали оттого, что их любимый Джек убит на родине ненавистного Линдона Джонсона, но буквально винили Джонсона в его смерти. Их реакция была резкой, иррациональной, злой… Что происходило в голове миссис Кеннеди, одному Богу известно. Я не стану строить домыслы, могу только сказать, что она куда лучше держала себя в руках, чем Ларри [О’Брайен] или Кенни [О’Доннел]. После такого удара она не утратила способность мыслить, примером чему эпизод с кольцом. Позднее, когда в операционную внесли гроб, Джеки встрепенулась, а когда гроб вынесли, встала, положила на него руку и так и шла… В тот миг она еще не собиралась с ним расстаться. Казалось, она привязана к гробу, привязана к мужу…» Джеки села в катафалк рядом с гробом, замкнувшись в своем мирке наедине с Джеком, не обращая внимания на столпотворение вокруг.

Адмирал Бёркли, Клинт Хилл и еще один агент втиснулись в катафалк позади Джеки, еще три агента сидели впереди. По дороге Бёркли отдал Джеки две умирающие красные розы из того букета, который ей вручили в аэропорту, он вынул их из мусорной корзины в операционной. Джеки молча взяла цветы и сунула в карман. В аэропорту, выгружая тяжеленный гроб из машины и поднимая на борт номер один, друзья Кеннеди изрядно его поцарапали.

Уже в самолете Джеки умылась и причесала волосы. Чистую одежду, которую кто-то заботливо положил на кровать, она оставила без внимания. Затем, по-прежнему в розовом костюме, перепачканном кровью, Джеки стояла рядом с Джонсоном, который произносил президентскую присягу, положив руку на маленькую черную Библию из спальни Джона. Джеки была как в трансе. На исторической фотографии она стоит, опустив глаза, ничего не видя перед собой. Трагическая сцена, запечатленная на снимке, обошедшем весь мир, лучшая иллюстрация к словам, которые Джонсон произнес четыре дня спустя: «Джон Кеннеди сказал: “Давайте начнем”, а я говорю: “Давайте продолжим”». На том фото встретились прошлое и будущее.