26 марта Джеки и Бобби вдвоем отправились в Айдахо покататься на лыжах. На Пасху 1964 года она вместе с Бобби, Радзивиллами и Чаком Сполдингом поехала на Антигуа в гости к Рейчел Меллон. Именно там Джеки перевернула жизнь Бобби, познакомив его с греческими философами. Она показала ему книгу Эдит Гамильтон «Греческий путь» (The Greek Way). «Я много раз читала ее и привезла с собой, – рассказывала Джеки Артуру Шлезингеру, – а там дала Бобби, и он вдруг пропал. Как выяснилось, просто заперся в комнате и читал эту книгу, кое-что подчеркивая». И ей, и Бобби рассуждения Эсхила о трагедии помогли осмыслить смерть Джона.

Джеки и Бобби всегда тепло относились друг к другу. Восприимчивая Джеки догадывалась, что Бобби только внешне бескомпромиссный, грубый и безжалостный, а под этим панцирем бьется доброе, чуткое сердце. Не обладая непринужденным обаянием и холодной объективностью Джона, Бобби легко наживал себе врагов, хотя и сторонников у него тоже было немало. «Бобби был занозой в заднице» – так отзывался о младшем брате своего друга Джордж Смазерс, и многие разделяли его мнение, в том числе Гор Видал, чья дружба с супругами Кеннеди закончилась после печально известной стычки с Бобби. Годы спустя, оглядываясь назад, Видал размышлял: «Сейчас, когда прокручиваю в голове тогдашние события, я начинаю подозревать, что единственным человеком, кого Джеки любила, был Бобби Кеннеди… Когда она в разговоре со мной упоминала его имя, в голосе проскальзывали странные напряженные нотки».

Весной и летом 1964 года Джеки и Бобби практически не разлучались. Оба планировали переехать из Вашингтона в Нью-Йорк. Если верить биографу Бобби Дэвиду Хейману, Бобби признался одной только Джеки, что намерен баллотироваться в сенат от Нью-Йорка. Им обоим не хотелось оставаться в городе, где все напоминало о Джоне и о том, что на его место пришел Линдон Джонсон. Джеки съехала из джорджтаунского дома в июне, прожив там ровно четыре месяца. Под окнами, как рассказывал живший по соседству репортер Джо Крафт, постоянно толклись туристы и до девяти-десяти вечера разъезжали машины, поскольку тихая улочка превратилась в местную достопримечательность. Порой туда заруливали даже экскурсионные автобусы, а некоторые зеваки доходили до того, что расставляли столики для пикника и устраивались напротив дома Джеки с биноклями, чтобы хоть краем глаза увидеть ее и детей. Кто-то и табличку с номером дома украл – как сувенир. Если бы не полиция, толпа разнесла бы дом.

В последний раз Джеки появилась на публике 29 мая, посетив с детьми Арлингтонское кладбище. В этот день Джону исполнилось бы сорок семь. Они возложили на могилу цветы и присутствовали на поминальной мессе в соборе Св. Матфея. 19 июня, когда Джеки отдыхала с детьми в Хайаннис-Порте, небольшой самолет, на котором Тедди Кеннеди направлялся в Спрингфилд (Массачусетс), попал в грозу и потерпел крушение. Пилот и еще один пассажир погибли. Тедди выжил, но повредил позвоночник и сломал ребра, причем одно из ребер проткнуло легкое. Бобби, навестив брата в госпитале, сказал: «Кто-то там, наверху, очень меня не любит».

Паранойя Линдона Джонсона по поводу Бобби в случае с Джеки была одержимостью другого рода. Бобби у себя в Хикори-Хилле, за Потомаком, окруженный соратниками, казался Джонсону принцем в изгнании, законным претендентом на трон. Он подозревал, что Бобби спит и видит, как бы занять его место. И не ошибался. Незадолго до смерти Джон говорил Чарли Бартлетту, что в 1968-м Бобби намерен выдвинуть свою кандидатуру на пост президента, как и Джонсон. Поскольку победить Бобби Джонсон не надеялся, ему нужна была поддержка Джеки, чтобы придать законность своим притязаниям. Он без конца названивал Джеки, сыпал комплиментами, флиртовал. Сделал пожертвование в фонд Библиотеки Кеннеди. Согласился переименовать не только мыс Канаверал, но и нью-йоркский аэропорт Айдлуайлд и Национальный культурный центр в Вашингтоне, который был Джону особенно дорог. Не оставлял Джонсон и попыток заманить Джеки в Белый дом, но тщетно. Джеки заглянула туда только один раз – 17 декабря, на утренник в детском саду Каролины, – и собиралась позвонить Джонсону, но оказалось, он на заседании ООН. Она обещала навестить его после Рождества, однако обещания не выполнила. (В Белом доме она побывала лишь в 1971 году, когда Никсон пригласил ее и детей посмотреть официальные портреты – ее и Джона.)

Это бесило Джонсона, и он весьма недвусмысленно высказывал свое недовольство Пьеру Сэлинджеру, когда они плавали в бассейне Белого дома. Однажды Джонсон попытался использовать Джеки для саморекламы, когда в присутствии журналистов позвонил ей 23 декабря, чтобы поздравить с наступающим Рождеством. Одна из журналистов, Франсес Левин из UPI, сообщила о звонке, и Пьер Сэлинджер выразил Джонсону протест. Десять минут спустя перепуганный Джонсон позвонил Левин и заявил: «Я не хочу, чтобы вы обнародовали мои частные разговоры, ведь она [Джеки] может подумать, будто я ее использую… Я просто хотел сделать ей приятное, пожелать счастливого Рождества. Надеюсь, вы так и напишете…»

Джонсон очень боялся, что действия Джеки станут решающей поддержкой ненавистному сопернику, особенно на Национальном съезде демократов в Атлантик-Сити. Он решил, что ни в коем случае не допустит, чтобы Бобби баллотировался на пост вице-президента в связке с ним. Еще в июле, после утверждения кеннедевского Акта о гражданских правах, он озвучил свою обеспокоенность в телефонном разговоре с другом, губернатором Джоном Коннелли: «По-моему, надо подумать насчет нашего вице-президента. Ты же знаешь, кто метит на этот пост, так что придется здорово повоевать. Если его выдвинет миссис Кеннеди [Джеки], то с учетом эмоций… короче, непонятно, что из этого выйдет». Однако на следующий день всю обеспокоенность Линдона тем, что Джеки поддержит Бобби, как ветром сдуло, он шутил и смеялся, когда звонил Джеки, поздравляя ее с Днем независимости.

Тем не менее Джонсон решил пресечь попытки Бобби номинироваться на пост вице-президента, сообщив ему на встрече в Белом доме 29 июля, что не выберет его на роль партнера по избирательному списку, и пояснил, что вообще не рассматривает на эту роль никого из членов кабинета. Однако 30 июля до него через Нэнси Диккерсон пошло известие, что Джеки посетит съезд демократов, якобы затем, чтобы убедить делегатов выдвинуть кандидатуру Бобби. 1 августа Джонсон имел беседу с Макнамарой, самым важным своим связующим звеном с лагерем Бобби, и облегченно вздохнул, узнав, что Бобби планирует баллотироваться от Нью-Йорка в сенат. Два дня спустя, 3 августа, у Джонсона состоялся еще один разговор с Макнамарой о Джеки и предстоящем съезде. Макнамара пытался уверить его, что Джеки «не клюнет» на уловки сторонников Кеннеди: «Послезавтра она уезжает [на каникулы с Райтсманами] и в критический период будет в отлучке. Надеюсь, она задержится там подольше, чем планировала… а тогда останется в стороне. К тому же ей вообще не хочется в это лезть». Через неделю Джонсон и Макнамара имели еще один телефонный разговор насчет кандидатуры Бобби на место сенатора от Нью-Йорка. Макнамара сказал президенту, что убеждал Бобби участвовать в выборах: «Я потолковал об этом с Джеки перед ее отъездом и попросил подтолкнуть его… И вряд ли от кого-то из них стоит ждать неприятностей на съезде».

Джеки и съезд продолжали занимать мысли президента. Семейство Кеннеди хотело превратить съезд в торжество памяти покойного президента Кеннеди, где Бобби представит документальный фильм о Джоне, что безусловно повысит его шансы в Нью-Йорке. Аверелла Гарримана, горячего сторонника Бобби, уговорили возглавить прием, на котором приманкой станет Джеки. Сиречь Джонсону в центре внимания не бывать. Встревоженный Тедди позвонил президенту, чтобы разведать ситуацию. «Господин президент, – сказал он, – по этому случаю она прибудет на съезд. Прием состоится в ее честь, и в честь всей семьи, и, конечно, обоих кандидатов. Она, то есть Джеки, сказала, что с радостью примет приглашение, но, как и мы все, не хотела бы идти вразрез с вашими пожеланиями…»