— Мулатка? — прошептал Грисвел.

Бакнер отрицательно покачал головой.

— Мы с вами неверно истолковали бормотание старого Джекоба и записи мисс Элизабет. Должно быть, она все поняла, но фамильная гордость запечатала ей уста. Теперь я знаю: мулатка отомстила, но не так, как мы предполагали. Она не стала пить черное зелье, приготовленное для нее старым Джекобом. Снадобье досталось другому человеку, было тайком подмешано в питье. После этого Джоан сбежала, оставив прорастать посаженный ею зуб дракона.

— Так это… не мулатка? — прошептал Грисвел.

— Я понял, что это не мулатка, как только увидел ее в коридоре. Лицо — или то, что от него осталось, — еще хранит фамильные черты. Ошибка исключена: я помню ее портрет. Перед вами существо, некогда бывшее Селией Блассенвилль.

Перевод Г. Корчагина

Примечание

Один из самых известных рассказов ужасов Роберта Говарда из цикла «Сверхъестественный Юго-Запад». Опубликован после смерти автора, в 1938 году в журнале “Weird Tales”. По мнению Стивена Кинга и некоторых других авторитетных литераторов, является одним из наиболее страшных рассказов в англоязычной литературе. По стилистике новелла близка произведениям Уильяма Фолкнера, а по сюжету и общей концепции перекликается с рассказами Амброза Бирса, являясь бесспорным литературным шедевром так называемой южной готики. Рассказ входит в число тринадцати наиболее страшных рассказов по версии авторитетного американского журнала литературы ужасов «Сумеречная зона» (Twilight Zone). 6 июня 1961 года в США состоялась премьера эпизода ТВ-сериала «Триллеры Бориса Карлоффа» (эпизод 36 первого сезона; режиссер — Джон Ньюланд, автор адаптированного сценария — Джон Кнойбл, в главных ролях — Крэн Дентон и Брендон де Уайлд). В 1988 году в издательстве “Eclipse Comics” вышла иллюстрированная версия рассказа, оформленная художником комиксов Скоттом Хэмптоном. Существует и современная адаптация «Голубей преисподней» авторства популярного писателя хорроров Джо Р. Лансдейла в виде графической новеллы, с иллюстрациями Натана Фокса, опубликованная издательством “Dark Horse Comics” в 2008 году, действие в которой перенесено в наше время. Рассказ оказал значительное влияние на развитие всего жанра ужасов — в том числе на формирование современной концепции зомби в трактовке Джорджа Ромеро, являясь, по сути, переходным звеном от классического «зомби — марионетки вуду» к агрессивным «зомби-людоедам».

Сердце старого Гарфилда

Я сидел на крыльце, когда дедушка прихрамывая вышел из дома, опустился в свое любимое мягкое кресло и принялся набивать табак в трубку из кочерыжки кукурузного початка.

— Ты что, на танцы собрался? — спросил он.

— Жду дока Блейна, — ответил я, — мы с ним собирались навестить старика Гарфилда.

Дед раскурил трубку и сделал пару затяжек, прежде чем заговорил снова:

— Что, плохи дела у старины Джима?

— Док говорит, у него практически нет шансов.

— Кто ухаживает за ним?

— Джо Брэкстон, вопреки желанию самого Гарфилда. Но кто-то ведь должен с ним оставаться.

Дедушка с шумом затянулся и долго смотрел на полыхающие далеко в холмах зарницы, потом произнес:

— А ведь ты думаешь, что старый Джим — самый отъявленный враль в нашем графстве, разве не так?

— Ну… он рассказывает очень славные истории, — признал я. — Но отдельные события, в которых он, по его словам, принимал участие, должны были происходить задолго до его рождения.

— Я перебрался в Техас из Теннесси в 1870 году, — голос деда неожиданно стал резким, — и видел, как этот городишко, Лост Ноб, вырос на пустом месте. Паршивой дощатой бакалейной лавки и той не было, когда я очутился здесь, но старый Джим Гарфилд уже поселился там, где и сейчас живет, только тогда его домом была немудрящая бревенчатая хибара. И сегодня он не выглядит ни на день старше, чем в тот момент, когда я впервые его увидел.

— Ты никогда не упоминал об этом! — Признаться, я был удивлен.

— Да решил, что ты воспримешь это как старческий маразм, — ответил он. — Старый Джим был первым белым человеком, осевшим в этих местах. Он построил свою хижину в добрых пятидесяти милях к западу от границы. Бог его знает, как он решился на такое в этих холмах, кишевших команчами.

В ту пору, когда мы с ним впервые встретились, его уже называли старым Джимом. Помню, как он рассказывал мне те же самые истории, которые потом довелось услышать и тебе: о том, как он участвовал в битве у Сан-Хасинто еще совсем юнцом, и о том, как он разъезжал по прерии с Юэном Кэмероном и Джеком Хэйсом… Только вот я верил ему, а ты — нет.

— Но это же было так давно! — запротестовал я.

— Последний рейд против индейцев в этих краях состоялся в 1874 году, — погрузился в воспоминания дедушка. — Был бой, я был там, и там был старый Джим. Я лично видел, как он сшиб старого вождя Желтую Косу с мустанга из ружья для охоты на буйволов с расстояния в семь сотен ярдов.

Но еще до того мы вместе с ним побывали в переделке у излучины Саранчовой реки. Банда команчей пришла из мескеталя, убивая и грабя всех на своем пути, перевалила через холмы. Когда они уже возвращались вдоль Саранчовой, наш кордон встретил их и принялся преследовать, наступая на пятки. Мы схватились на закате в низине, заросшей мескетом, убили семерых из них, а остальные еле унесли ноги, скрывшись в зарослях кустарника. Но и трое наших парней полегло в этом бою, а Джиму Гарфилду копье пронзило грудь.

Рана его была ужасной. Джим мало чем отличался с виду от мертвеца, и неудивительно — никто не смог бы выжить после такого ранения, как это. Но тут из кустов откуда ни возьмись вышел старый индеец. Мы навели на него ружья, а он знаками показал, что пришел с миром, и заговорил по-испански. Не знаю, почему мы не изрешетили его на месте, ведь кровь так и кипела от желания драться и убивать; но было в нем что-то такое, что удержало нас от стрельбы. Он сообщил, что родом не из команчей, он-де старинный друг Гарфилда и хочет ему помочь. Он попросил нас перенести Джима в рощицу мескета и оставить с ним наедине. По сей день не пойму, почему мы послушали его, и все-таки мы это сделали.

Ох, и ночка была: раненый стонет и молит о воде, вокруг лагеря трупы разбросаны,