Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Лачуга старика Джекоба, — объявил Бакнер, притормаживая.
Грисвел увидел поляну и маленькую хижину, притаившуюся в тени огромных деревьев. Здесь росли не только сосны, но и стройные кипарисы, и кряжистые дубы с седыми космами мха на стволах. За хижиной начиналось болото, покрытое обильной растительностью; оно терялось в лесной мгле. Над глинобитной печной трубой курился синеватый дымок.
Следуя за шерифом, Грисвел поднялся на крошечное крыльцо и вошел в распахнутую дверь, висевшую на кожаных петлях. В лачуге царил полумрак, немного света проникало в единственное окошко. У очага сидел сутулый негр и смотрел на котелок с кипящей похлебкой. Когда появились белые, негр покосился на них, но не встал. Он выглядел невероятно старым: лицо сплошь изборождено морщинами, а глаза, темные и живые, то и дело затягивались пеленой — казалось, всякий раз, когда его мысли уносились куда-то вдаль.
Бакнер указал Грисвелу на плетеное кресло, а сам уселся на грубую скамью.
— Джекоб, — сказал он напрямик, — пора нам поговорить. Я знаю, тебе известна тайна поместья Блассенвиллей. Прежде это меня не касалось, но нынче ночью в доме убили человека. Если ты не скажешь, кто там прячется, вот этого парня могут повесить.
Старик посмотрел на Бакнера, и глаза блеснули, а затем вновь затуманились, словно у него в памяти поплыли облака давно минувших лет.
— Блассенвилли… — произнес он звучным, богатым интонациями голосом, не похожим на говор местных жителей. — Гордые они были, сэр. Гордые и жестокие. Нынче никого не осталось. Кто на войне погиб, кого на дуэли прикончили. Это я про мужчин… Некоторые умерли здесь, в поместье… В старом поместье… — Речь негра перешла в невнятное бормотание.
— Так как насчет поместья? — нетерпеливо спросил Бакнер.
— Мисс Селия была самая гордая из них, — пробормотал старик. — Самая гордая и жестокая. Черные ее ненавидели, а Джоан — пуще всех. В жилах Джоан текла кровь белых людей. Джоан тоже была гордая. Мисс Селия била ее кнутом, как рабыню.
— В чем тайна поместья Блассенвиллей? — настойчиво повторил Бакнер.
Пелена исчезла. Глаза старика чернели, как колодцы в лунную ночь.
— Что за тайна, сэр? Не понимаю.
— Понимаешь. Все ты понимаешь, Джекоб. Я хочу знать, почему негры сторонятся этого дома.
Старик помешал в котелке.
— Жизнь всем дорога, сэр, даже старому негру.
— Кто-то грозился тебя убить, если проговоришься? Я правильно понял?
— Не «кто-то». Не человек. Черные боги болот. Мою священную тайну охраняет Большой Змей — бог над всеми богами. Он пошлет младшего брата, и тот поцелует меня холодными губами. Маленький брат с белым полумесяцем на голове. Я отдал душу Большому Змею, а в награду он научил меня делать зувемби…
Бакнер напрягся.
— Я уже слышал это слово, — тихо произнес он. — Из уст умирающего негра, когда был маленьким. Что это означает?
Глаза старого негра наполнились страхом.
— Что я сказал? Нет! Я ничего не говорил!
— Зувемби, — напомнил Бакнер.
— Зувемби, — машинально повторил старик, и опять его взгляд затуманился. — Зувемби — это те, что когда-то были женщинами. О них знают на Невольничьем Берегу. О них рокочут по ночам барабаны на холмах Гаити. Творцов зувемби почитает народ Дамбалы. Смерть тому, кто расскажет о них белому человеку! Это одна из самых запретных тайн Бога-Змея.
Он замолчал.
— Так значит, зувемби — это женщина? — подстегнул его Бакнер.
— Была женщиной, — пробормотал старый негр. — Я плясал на Черном Обряде, я могу делать зувемби… Она узнала об этом, и пришла к моей хижине, и стала у порога, и попросила ужасного зелья… Того, что варится из змеиных костей, из крови летучих мышей-вампиров, из росы, снятой с крыльев козодоя… из других снадобий, несть им числа. Она тоже танцевала на Черном Обряде… Уже созрела, чтобы стать зувемби… оставалось только выпить черное зелье… Я не мог ей отказать…
— Кому? — взволнованно спросил Бакнер, но сморщенная стариковская голова уже упала на грудь.
Джекоб, похоже, задремал. Шериф встряхнул его.
— Ты дал женщине зелье, чтобы превратить ее в зувемби… Что такое зувемби?
Негр неохотно зашевелился и сонно проговорил:
— Зувемби — это уже не человек. Она не узнает друзей и родню. Принадлежит Черному Миру. Ей подчиняются демоны природы — совы, летучие мыши, змеи и волки-оборотни. Она может сгустить мрак и погасить слабый светоч. Ее можно убить свинцом или сталью, но если этого не сделать, она так и будет жить до скончания века, как летучая мышь, обходясь почти без пищи, ютясь в пещерах или брошенных лачугах… Время для зувемби — ничто; час, день или год — ей все едино… Она не говорит и не думает по-человечьи, но может загипнотизировать живое существо своим голосом, а когда убьет кого-нибудь, мертвое тело будет рабски подчиняться ей, пока в жилах не застынет кровь. А убийство — это для нее первейшее удовольствие…
— Почему она решила стать зувемби?
— Ненависть, — прошептал старик. — Ненависть! Месть!
— Ее звали Джоан? — так же тихо спросил Бакнер.
Казалось, имя пронзило туман старческого слабоумия и достигло сознания колдуна вуду. Он встряхнулся, с глаз сошла пелена, они заблестели, как влажный черный мрамор.
— Джоан? — медленно переспросил он. — Уже много лет о ней ни слуху ни духу. Прошу прощения, джентльмены, я, похоже, задремал. Старики, как дряхлые собаки, засыпают у очага. Вы спрашивали о поместье Блассенвиллей? Сэр, если я объясню, почему не могу вам ответить, вы назовете это суеверием. Хотя, да будет бог белых людей свидетелем…
С этими словами он потянулся за хворостом, лежавшим у очага, и вдруг с воплем отдернул кисть, в которую впилась зубами длинная извивающаяся тварь с узкой головой. Обвив руку колдуна по локоть, разъяренная змея снова и снова вонзала в нее ядовитые клыки.
Джекоб рухнул на очаг, опрокинув котелок и разбросав угли. А Бакнер схватил толстую хворостину, размозжил плоскую голову и с проклятием отшвырнул свившегося в узел гада. Старый негр затих, глядя вверх неживыми глазами.
— Мертв? — прошептал Грисвел.
— Мертв, как Иуда Искариот, — буркнул шериф, хмуро глядя на издыхающую змею. — Такой дозы яда хватило бы на десятерых стариков. Но мне кажется, он умер от страха.
— Что будем делать? — дрожа, спросил Грисвел.
— Перенесем тело на лежанку и уйдем. Если запереть дверь, ни кошки, ни дикие собаки сюда не проникнут. Ночью у нас будет чем заняться, а утром отвезем Джекоба в город. Ну, помогите мне.
Преодолев отвращение, Грисвел помог перенести труп на грубую кровать и поспешно вышел из лачуги. Солнце садилось, заливая ряды деревьев на