На рассвете 22 июня три группы армий двинулись вперед на широком фронте от Балтийского моря до Карпатских гор[403]: 148 дивизий, 3350 танков, 7184 артиллерийских орудия, 600 000 автомашин и столько же лошадей. Немецкая авиация в составе 2465 самолетов, включая истребители Ме-109Ф и совсем новые «Фокке-Вульфы-190»[404], атаковала шестьдесят шесть аэродромов первой линии, застав русских врасплох: в первый же день были уничтожены на земле 1800 советских самолетов. На следующий день люфтваффе уничтожили 800 самолетов, потом еще 557 машин. Двадцать пятого июня был уничтожен 351 русский самолет, а 26 июня – 300 самолетов. Завоевав, таким образом, господство в воздухе, люфтваффе смогло начать выполнение второй своей задачи – поддерживать с воздуха танковые колонны, которые безудержно продвигались на восток, разгромив части Красной армии между реками Неман и Припять. За три недели 176 дивизий немцев и их союзников глубоко вклинились на территорию СССР, осуществив широкомасштабные охваты, которые позволили пленить сотни тысяч советских солдат. На севере войска группы армий фон Лееба пересекли Литву, Латвию и Эстонию и вышли к городу Луга, находящемуся в 100 км от Ленинграда. На центральном направлении группа армий фон Бока нанесла русским сокрушительное поражение под Минском и прошла 800 км, захватив Смоленск. До Москвы оставалось менее 400 км. На юге армии фон Манштейна уже 11 июля вышли на подступы к Киеву, разметав советские армии маршала Буденного в Западной Украине[405]. Как в Польше, во Франции и на Балканах, люфтваффе расстреливало колонны машин, бомбило командные пункты, громило узловые станции, уничтожало живую силу в местах сосредоточения, принуждая тем самым советские войска к отступлению или рассеивая их. «Наконец-то началась настоящая война!» – восклицал молодой и деятельный начальник Генерального штаба люфтваффе Ешоннек.

Но не все старшие начальники генерала разделяли его восторг. В частности, Мильх, воевавший в годы Первой мировой войны на Восточном фронте, знал, на что способны русские, когда они защищают свою родину. А Геринг продолжал считать, что можно было бы сэкономить на этой кампании: в то время как фронт стремительно растягивался на севере, юге и востоке, в его распоряжении для прикрытия тылов было всего на сто самолетов больше, чем в начале «Битвы за Англию»! Поскольку ставка Гитлера находилась неподалеку от Растенбурга, рейхсмаршал устроил свой полевой командный пункт в 60 км от него, близ Роскена, а поезд начальника Генерального штаба люфтваффе «Робинзон» стоял в Голдапе, откуда Ешоннек осуществлял оперативное руководство боевыми действиями немецкой авиации. Но личный поезд мог доставить рейхсмаршала в «Вольфшанце»[406]всего за полчаса с полным комфортом. «Когда командующие армиями посещали “Вольфшанце”, – вспоминал полковник Варлимонт, – они приезжали в небольшом старом железнодорожном вагоне серого цвета. […] Геринг прибывал на пыхтящем дизельном составе из трех или четырех самых современных спальных вагонов, ярко окрашенных и сверкающих огнями, со всякими современными удобствами и обслуживающим персоналом в белых ливреях. Поезд растягивался на сто метров или даже больше на одноколейной железной дороге».

Карта 13

Операция «Барбаросса», июнь – ноябрь 1941 г.

Правду сказать, Геринг редко приезжал в ставку Гитлера, поскольку предпочитал интересоваться ходом операции «Барбаросса» издалека. В течение первых недель войны на Востоке рейхсмаршал больше внимания уделял своему здоровью: сырой климат Восточной Пруссии ему явно не подходил. Он страдал от мигрени, боли в желудке и экстрасистолии, что вынудило его кардиолога много работать большую часть лета. Но при этом Геринг охотился в Роминтене, плавал, ездил верхом, играл в теннис, много гулял пешком, неоднократно наезжал в Каринхалл, летал в Париж за покупками или навещал Эмму в Баварии. Зато главнокомандующий люфтваффе ни разу не выехал на Восточный фронт, а когда командующий 5-м воздушным флотом генерал Штумпф прибыл в Каринхалл, его удивило то, что рейхсмаршал сократил время рабочей встречи ради того, чтобы показать ему, гостю, свое поместье. Штумпф был еще более удивлен тем, что его начальник взял в привычку бесконечно откладывать принятие срочных решений, пренебрегать поступающими к нему докладами и подписывать многие документы, не прочитав их…

Когда же Герман Геринг приезжал-таки в Растенбург, он там очень редко говорил о стратегии: его больше всего интересовало собственное положение в нацистской иерархии, которому угрожало возраставшее влияние Бормана и Гиммлера. Так, 29 июня Геринг добился того, чтобы Гитлер подписал декрет, согласно которому в случае его кончины к рейхсмаршалу должны были перейти все властные полномочия фюрера[407]. В остальном же разговор в «Вольфшанце» касался использования природных богатств Украины, Белоруссии и даже Северного Кавказа, который Гитлер надеялся захватить в скором времени. Как главный лесничий рейха Геринг добился того, чтобы район Белостока с его богатыми лесными угодьями отошел к Восточной Пруссии. Как ответственный за выполнение четырехлетнего плана он занялся по распоряжению Гитлера «проведением всех мероприятий по максимально возможному использованию запасов и экономического потенциала» оккупированных территорий. Однако, вследствие явного пристрастия фюрера к разделению полномочий, у Геринга появились конкуренты в лице Розенберга, назначенного 16 июля «министром по делам оккупированных восточных территорий», а также рейхсфюрера Гиммлера, которому Гитлер поручил проведение «полицейских операций» на Востоке против евреев и политических руководителей (комиссаров), что уже привело к массовым расстрелам в захваченных вермахтом районах.

Однако фашистское варварство еще только начиналось. Во время своего краткого пребывания в Берлине 31 июля Геринг подписал предписание обергруппенфюреру СС Рейнхарду Гейдриху. В документе говорилось: «Согласно предписанию от 24.1.1939 г., вам поручено предложить наиболее выгодный в настоящее время вариант решения еврейского вопроса в форме эмиграции или эвакуации. В дополнение к этому я передаю вам полномочия провести все необходимые приготовления для организационного, экономического и материального обеспечения окончательного решения еврейского вопроса в Европе и на территориях, находящихся под контролем Германии. […] Я также уполномочиваю вас представить мне вскоре общий план мероприятий по организационному, экономическому и материальному обеспечению окончательного решения упомянутого вопроса». Где родился этот циркуляр, в рейхсканцелярии или в ведомстве Генриха Гиммлера? Отдавал ли себе отчет Геринг, для чего предназначался этот зловещий документ? Подписал ли он его в качестве руководителя Центрального имперского управления по вопросам еврейской эмиграции[408]или в качестве уполномоченного по четырехлетнему плану, заинтересованного в экономическом использовании имущества евреев? Имел ли уже тогда эвфемизм «окончательное решение» то ужасное значение, какое приобрел спустя несколько месяцев? Было ли все это, по большому счету, совершенно безразлично рейхсмаршалу, у которого имелись другие занятия? Или же он инстинктивно не стал препятствовать расовому фанатизму Гитлера? Как бы там ни было, это предписание Геринга будет иметь ужасные последствия и приведет к гибели миллионов людей…[409]