Дело было в том, что в то время рейхсмаршал получил довольно неприятные известия: полковник Ашенбреннер, военно-воздушный атташе в Москве, очень высоко оценил навыки советских летчиков. Потом с отчетом вернулась из СССР техническая миссия люфтваффе, где она посетила аэродромы, испытательные центры и авиационные заводы[397]. Руководитель миссии полковник Дитрих Швенке даже сказал начальнику Генерального штаба люфтваффе Ешоннеку, что «авиамоторный завод в Куйбышеве намного крупнее, чем шесть самых главных заводов рейха». И что «Гитлера ждут беды похуже тех, что испытал Наполеон, поскольку его слишком сложная военная машина не приспособлена к русским условиям». Голосом Швенке говорил самый настоящий здравый смысл, но Ешоннек, зная, как властители не любили получать плохие новости, решил не давать ход этому докладу и сделал так, что Швенке не увиделся с Герингом! Однако рейхсмаршал получил 6 мая подробный отчет полковника Водага из разведывательной службы люфтваффе, составленный на основе прослушивания и расшифровки переговоров русских. Его специалисты пришли к заключению, что самолетный парк СССР насчитывает 14 000 машин. Геринг, по-прежнему раздираемый демонами противоречий, вызвал полковника к себе, отчитал его, разорвал его рапорт на две части и закричал: «Возьмите это, господин полковник! Только что советская авиация сократилась вдвое: теперь у русских 7000 самолетов!»

Подумать только! Мало того, некоторое время Геринг отказывался читать «неприятные» разведданные[398]. Однако он вернулся к привычным для себя занятиям: надо было подготовиться к «хозяйственной эксплуатации восточных областей» в рамках четырехлетнего плана[399], что само по себе вынуждало его вести борьбу за влияние с рейхсляйтером Розенбергом, которого Гитлер назначил ответственным за «центральную разработку вопросов восточноевропейского пространства». Он также продолжал кампанию по дезинформации на западе, стараясь создать впечатление, что готовится новое воздушное нападение на Великобританию. Он поочередно беседовал с генералами, дипломатами, ювелирами, кардиологами, летчиками-испытателями, егерями, антикварами, портными, шведскими гостями и некоторыми товарищами по давним героическим временам. Он продолжал увеличивать численность люфтваффе, в которых уже служили 1,7 миллиона человек[400], подавляющую часть из которых составляли прихлебатели, бюрократы и паразиты. Он выслушивал доклады генерала-фельдмаршала Мильха и начальника Генерального штаба Ешоннека, которые разрабатывали в мельчайших деталях план молниеносной авиационной войны с целью уничтожения сконцентрированной у границ советской авиации. Он издали следил за передислокацией на Восток приданного группе армий «Юг» 4-го воздушного флота (командующий: генерал Лёр), 2-го воздушного флота (командующий: маршал Кессельринг, группа армий «Центр») и 1-го воздушного флота (командующий: генерал Келлер, группа армий «Север»)[401]. Наконец, он находился в первом ряду 14 июня, когда фюрер собрал в рейхсканцелярии генералитет, чтобы провести последнее совещание перед началом военных действий. После продолжительных докладов командующих армиями о том, как они планировали выполнить свои задачи, Гитлер подчеркнул важность действий авиации: «Люфтваффе одержит быстрые победы, облегчив группам армий выполнение поставленных задач. Самая крупная битва должна быть завершена по прошествии двух недель».

Таким образом, Герингу была отведена главная роль в операции, которую ожидал быстрый успех: так сказал сам фюрер, а он был непогрешим! Однако начальник Оперативного отдела Генерального штаба люфтваффе Хоффман фон Вальдау отметил в тот день «слабый интерес» рейхсмаршала.

А когда на следующий день Геринг собрал в Каринхалле всех командиров частей, статс-секретарь Мильх увидел, что тот «неуверен в будущем». Еще более интересным представляется то, что Геринг предупредил Далеруса о скором начале операции «Барбаросса» и даже сообщил ему точную дату начала вторжения. Даже для человека, не отличавшегося скрытностью, это было весьма легкомысленно. И выдавало некоторое его душевное смятение… Наконец, существует рассказ Эммы Геринг о том, что она услышала накануне нападения. «Весной 1941 года Гитлер на некоторое время перенес свою ставку в Оберзальцберг, что позволило Герману жить с нами, – вспоминала супруга рейхсмаршала. – Когда я спросила его, что так заботило его в последнее время, он ответил, что фюрер не принимал его две последние недели, и он не мог найти этому объяснение.

На следующий день его вызвал к себе Гитлер. Вернувшись, Герман отказался обедать, а потом предложил мне пойти прогуляться. […] И только после того, как мы оказались одни в лесу, он медленно произнес: “Фюрер послезавтра нападет на Россию!” Я с недоумением посмотрела на него: “И поэтому он не принимал тебя две недели?” – “Ты совершенно не интересуешься политикой, – ответил он, погладив мои волосы, – но твой инстинкт тебя не подводит. Да, именно поэтому! А когда я привел все пришедшие мне на ум аргументы, желая отговорить его от нападения, он сказал: "Геринг, я знал, что вы попытаетесь меня от этого удержать, вот почему и не хотел видеть вас в течение всего этого времени. Я хотел достичь полного согласия с самим собой и принять решение в одиночестве. А сделать это было непросто. Но теперь никто не сможет заставить меня изменить мое решение". На это я ответил очень коротко: "В таком случае возьмите на себя всю ответственность за это!" И Гитлер сказал: “Да, именно так я и поступлю, Геринг! Это моя война, только моя!”»

Увы! В этом интересном разговоре нет ни капли правды: Геринг не мог сказать жене 20 июня 1941 года, что фюрер не принимал его целых две недели, поскольку 14 июня у них состоялась весьма продолжительная беседа. И потом, накануне начала операции «Барбаросса» Гитлер находился не в Оберзальцберге, а в Берлине. И наконец, трудно представить, чтобы склонный к фатализму Герман Геринг смог попытаться отговорить Гитлера за двое суток до начала нападения… Очевидно, эти факты перемешались в памяти Эммы Геринг, которая написала свои «Воспоминания» спустя двадцать шесть лет после начала войны. То, о чем она рассказала, возможно, имело место 24 января, когда Геринг и Гитлер находились вместе в Оберзальцберге, когда окончательный план нападения на Россию еще не был утвержден и когда Геринг еще надеялся отговорить Гитлера от столь опасного начинания. Но, даже несмотря на эту хронологическую ошибку, весьма вероятным представляется, что, как и вечером 31 августа 1939 года, Герман Геринг мог поделиться своими опасениями с женой накануне нового прыжка в неизвестность: в конце концов, солдаты рейха уже заняли огромную территорию от мыса Нордкап до Пиренейских гор и от пролива Па-де-Кале до Эгейского моря, победа ускользала от них на Ла-Манше и в пустынях Киренаики, их родина почти каждую ночь подвергалась воздушным налетам британской авиации, их военная машина была изношена в ходе шести кампаний, проведенных в течение двадцати шести месяцев, их ресурсы были крайне ограничены, а их пути снабжения оказались слишком растянутыми… И вот теперь фюрер намеревался открыть второй фронт[402], хотя именно этого он обещал не делать, когда писал свою книгу «Майн Кампф»! Как было, видя все это, не поддаться сомнениям?