Это стало далеко не единственной проблемой для Германа Геринга и Генерального штаба люфтваффе в конце октября 1941 года. Дело в том, что в результате увеличения числа вылетов с целью поддержки сухопутных войск, осуществления бомбометания и обеспечения наступающих войск, из-за плохого состояния взлетных полос, постоянного износа техники и отсутствия запасных частей на Восточном фронте оставалось в строю всего 1075 самолетов различных типов. А фронт постоянно растягивался, советская истребительная авиация действовала все более активно, основные аэродромы, пункты управления и места сосредоточений частей Красной армии находились теперь за Волгой, как и промышленные центры, и поэтому были недосягаемы для бомбардировщиков Хе-111, До-17 и Ю-88, имевших весьма ограниченный радиус действия и довольно изношенные моторы. Эти машины с большим трудом долетали до Москвы, чтобы нанести бомбовые удары, не отличавшиеся эффективностью вследствие малого числа задействованных в налетах самолетов и высокой эффективности противовоздушной обороны столицы СССР[420].

Именно это, кстати, и стало причиной одной из первых крупных размолвок между Герингом и Гитлером. В середине сентября 1941 года во время одного из редких появлений рейхсмаршала на совещании в «Волчьем логове» близ Растенбурга Гитлер встретил его с распростертыми объятиями и ознакомил с «грандиозным проектом», который мог обеспечить вечную славу командующему люфтваффе. Речь шла о том, чтобы перебросить на Восточный фронт все самолеты из Франции, Скандинавии и района Средиземноморья и осуществить самый крупный в истории войн авиационный налет на Ленинград и Москву, с тем чтобы сровнять с землей эти русские города и похоронить под развалинами всех жителей. «Этот налет, – пояснил фюрер всем присутствующим, – нужен вовсе не для того, чтобы выиграть войну против России, – война и без того уже выиграна. Он нужен для того, чтобы подготовить мир. После окончания боевых действий все продукты, которые производятся в России, понадобятся немецкому народу. Их не хватит, чтобы прокормить всех русских. Конечно же всегда можно сделать так, чтобы они умерли от голода, как сказал однажды рейхсмаршал Геринг, но это потребует много времени и может вызвать волнения, а для усмирения народа понадобится большое количество войск. А вот в результате массированной бомбардировки, осуществленной силами всех воздушных флотов люфтваффе, можно уничтожить много людей чисто и без всяких осложнений».

Борман с энтузиазмом поддержал эту идею, а все генералы обернулись к Герингу. Что происходило далее, рассказал Боденшац. «Рейхсмаршал вежливо и мягко сказал фюреру, – вспоминал генерал, – что его идея, безусловно, достойна самого пристального изучения, но сразу же оговорился, что будет крайне сложно осуществить ее на практике. Гитлер гневно спросил: “Почему?” Геринг ответил, уже с большей смелостью и твердостью: “Потому что было бы самым настоящим безумием снять подразделения люфтваффе со всех других фронтов ради выполнения одной-единственной операции!.. А как же быть с бомбардировками Лондона? – прибавил он. – Разве фюрер не говорил, что их надо продолжать непрерывно, не ослабляя мощи ударов ни на один день?” […] Гитлер слушал эту речь молча, лицо его окаменело. Видно было, что все его дружеские чувства к Герингу исчезли. Внезапно он прервал его резким взмахом руки и завопил пронзительно, с визгливыми нотами в голосе: “Я знаю, почему вам не нравится мой план! Вы просто боитесь! Все ваше люфтваффе – просто сборище трусов! Я уже догадывался об этом во время боев над Англией, а теперь убедился в этом полностью! Вы не хотите бомбить Ленинград, потому что боитесь зенитных батарей русских!” Геринг хотел было сказать, что противовоздушная оборона Лондона, где уже много месяцев воюет люфтваффе, гораздо сильнее, чем в Ленинграде, – но, передумав, пожал плечами и негромко произнес: “Это невозможно, мой фюрер, это действительно неосуществимо!” Примерно минуту Гитлер молча буравил его взглядом, потом повернулся к нему спиной и больше не сказал ему ни слова до конца совещания».

Но, помимо этих ужасных прихотей фюрера, неясности стратегических планов, возросшей боеспособности противника, огромной территории, износа боевой техники и трудностей снабжения, у Германа Геринга появилась еще одна забота, которая начала превосходить все остальные: непогода. Погодные условия становились с каждым днем все хуже, делая рискованными полеты, скрывая цели и превращая аэродромы в покрытые грязью поля. Но то, что являлось помехой для авиации, было катастрофой для сухопутных войск: начиная с 8 октября зарядили проливные дожди, размывая дороги, превращая взлетные полосы в грязевое месиво, а поля в болота. Они парализовали доставку боеприпасов и горючего, полностью остановили продвижение войск. В середине октября 4-я танковая группа продолжала буксовать у Калуги и Можайска, 9-я армия остановилась южнее Калинина, а 2-я танковая армия Гудериана не смогла продвинуться дальше Мценска, расположенного в 100 километрах от Тулы. На юге 1-й танковой группе фон Клейста пришлось продвигаться по залитым водой полям и по заминированным дорогам, что значительно замедлило ее выход к Ростову-на-Дону. Наконец, на Северном фронте снежные бураны остановили немецкие войска на юго-востоке от Ленинграда, не позволили им соединиться с финскими войсками и полностью окружить город[421].

К двадцатым числам октября дожди прекратились, с 22 октября температура начала резко понижаться, дороги подмерзли, и это позволило немцам продолжить наступление на всех фронтах. На юге 6-я армия 24 октября овладела Харьковом. На центральном направлении немецкие войска совершили новый бросок, подойдя к Калинину, Волоколамску, Боровску и Алексину. А передовые танковые части Гудериана 30 октября вышли к пригородам Тулы, но в город войти не смогли. Наконец, на севере передовые дивизии 16-й армии захватили 9 ноября железнодорожный узел Тихвин, перерезав последнюю железную дорогу, по которой шло снабжение Ленинграда. На всем протяжении фронта от Таллина до Одессы это решающее наступление поддерживало всеми боеспособными машинами люфтваффе, совершая настоящие подвиги: деятельность Эрхарда Мильха явно начала приносить первые плоды… Но она же стала причиной многих трагических событий.

Никто не может отрицать, что, взяв в свои руки рычаги управления авиационной промышленностью и боевым снабжением немецкой авиации, генерал-фельдмаршал Эрхард Мильх наладил эффективную работу. Пока генерал Удет, обессилевший и разочарованный, лечился от наркотической зависимости в санатории, Мильх все лето занимался коренной реорганизацией люфтваффе. Он определял первостепенные задачи, вводил строгую рационализацию, положил конец самоубийственной конкуренции между авиаконструкторами. Он также занимался организацией конвейерного производства, стандартизацией выпуска запасных частей, положил конец бесконтрольному расходованию сырья, остановил работы над бесперспективными, по его мнению, прототипами в пользу производства испытанных образцов[422], начал строительство новых авиационных заводов для увеличения объемов выпуска самолетов, создал «Промышленный совет» с участием крупных промышленников Рура, назначил настоящих специалистов и опытных техников на все уровни производства, ликвидировал ненужные службы. А главное, он уволил множество паразитов, которые окружали Удета, начиная с его начальника штаба генерал-майора Плоха[423]. В отличие от Удета – и Геринга, – Мильх незамедлительно отправился в Россию, посетил командные пункты люфтваффе, проинспектировал авиабазы и аэродромы, находившиеся в непосредственной близости от линии фронта, и принял ряд необходимых мер. В частности, создал мобильные группы инженеров и техников для сбора вышедших из строя истребителей, бомбардировщиков и пикирующих бомбардировщиков, которые скопились на аэродромах, с целью их восстановления или снятия с них запасных частей.