Наурика вздохнула, и ненадолго в ее глазах разлилась такая печаль, близкая к слезам, что у Юлиана появилась мысль, как же сильна была ее любовь к мужу. Хотя когда королева отвернула свое лицо, печаль на нем сменилась ненавистью.

– Мой муж – уже давно не мой муж… – прошептала, сдерживая ком рыданий в горле, она. – Я давала обещание любви одному мужчине, которого действительно любила, но родила пятерых детей совершенно другому…

– Мы меняемся с годами, Наурика. Что поделать.

– Я не о том… Совсем не о том…

Тут уж раздались шаги в коридоре, и Латхус три раза коротко постучал в дверь. Пора было уходить, несмотря на просьбы. Накинув плащ, Юлиан попрощался с королевой, настроение которой испортилось, поблагодарил ее еще раз за кольцо, прижал подарок к груди и покинул тайные покои.

* * *

Когда вдалеке показался особняк, ютившийся на спокойной улочке, рассвет уже ясной и нежно-желтой полосой расчертил горизонт. Гудел город. Однако в особняке было тихо. Охрана на воротах сказала, что посол недавно отбыл. Значит, подумал Юлиан, раз всю ночь двое придворных просидели в гостиной, то старик Илла, как выспится, займется лечебными процедурами. В последнее время он стал пропускать походы во дворец, а после настойчивых попыток убить его так и вовсе часто работал из дому, то и дело отправляя посыльных.

Юлиан собирался уж было улизнуть в город, чтобы проверить портного и Уголька, но его позвал Хмурый, его арендованный раб.

– Вас ищут. Велели зайти к хозяину.

– Понял. Приготовь пока мне костюм в город.

– Как обычно, невзрачный?

– Да, Игомар. Я не хочу получить перо в бок только потому, что кому-то покажется, будто у меня в кошеле водятся монеты.

Спрятав подаренное кольцо в кармашек на груди, под пелерину, Юлиан поправил кисточки бахромы и деликатно постучал в дверь покоев. Открыл ее комнатный невольник, низенький и курчавый, – из Зунгруна.

Покои Иллы Ралмантона были просторными, хотя по размерам и сильно уступали королевским. Особняк его, как оказалось, некогда принадлежал короне и был подарен советнику ей же, когда лекари посоветовали тому ограничить пребывание в душных и тесных помещениях. Поэтому на задворках разбили сад с апельсиновыми деревьями, а само здание немного перестроили и обставили по вкусу Иллы. А вкус у Иллы был демонстративно вызывающим.

Юлиан привычно мазнул взором по порочно-роскошной обстановке: от алых и расписанных по-южному ковров (несколько ковров, кстати, подарил Дзабанайя), широкого ложа, застланного расписными золотом покрывалами, до обилия ваз, масок на стенах и картин. Он уже привык к забавам своего покровителя, ибо с годами понял, что тот купается в роскоши не от дурного вкуса, а от отсутствия других удовольствий. Илла не мог пить человека из-за чахлости, не мог любить женщину ни сердцем, которое стало черствым, ни телом, которое было мертво. А потому он и тратил все золото на роскошь, балуя себя и свое самолюбие хотя бы покупками.

Впрочем, порой Юлиан замечал, что и сам стал находить некоторую красоту в коллекционировании предметов роскоши.

Илла сидел в кресле за столом, согнувшись: усталый, но бодрствующий. Его обложили подушечками, и он время от времени поднимал глаза, размышляя о написанном, и откидывался назад на мягкое, чтобы отдохнула спина. Юлиан поклонился, когда ясный взор советника остановился на нем.

– Убирайтесь, – приказал Илла рабам, и те покинули спальню. Только тогда он вслушался в тишину за дверью спальни и спросил, отложив перо. – Как почтенная Маронавра себя чувствует?

– Волнуется, выглядит изможденной.

– Что она рассказывала?

– Все как обычно, достопочтенный, – уклончиво ответил Юлиан. – Почтенная Маронавра любит побеседовать о погоде, о ее детях, о платьях. Я внимательно слушаю и даю ей высказаться так, как она не смогла бы это сделать при придворных.

– И, вероятно, считаешь себя уже ее слугой, а не моим, да? Ты забыл, чей ты и кому обязан все рассказывать, сукин сын?!

Илла вспыхнул, различив, что Юлиан пытается уйти от ответа.

– Она говорила что-нибудь важное?

– Говорила.

– Что же? – жестко спросил старик.

– О сроках свадьбы, что через полгода, когда принцесса Бадба созреет, ее выдадут замуж.

– Horoniku’Horp! – выругался советник.

Грязная брань разнеслась по комнате. Впалые щеки Иллы побагровели от ярости. На это Юлиан лишь качнул плечами.

– Что же вы хотите, достопочтенный, – улыбнулся он печально. – Это же женщины, которые судят, кому можно довериться, не умом, а сердцем…

– Я хочу, черт побери этих женщин, чтобы на свадьбе не было неожиданностей от врагов, коих стало слишком много! А так, значит, уже через день каждый ремесленник будет знать о ее тайных сроках! Но откуда? – ругался советник. – Откуда королева узнала о сроках? О них ведали лишь трое: я, Дзабанайя и Его величество. А даты планировали озвучить лишь через три недели…

– А вы уверены в тех людях, которые находятся подле его величества?

Вместо ответа Илла повернул голову к одному из наемников, которые сидели в креслах вдоль стен.

– Латхус, артефакты в моей спальне когда обновляли?

– Три дня назад, – был короткий ответ головореза.

Илла кивнул. Их никто не слышал, потому что в последнее время советник обложил себя звуковыми заслонами везде и не подпускал к себе никого, опасаясь яда, магии и наемников. Он пребывал в вечном состоянии напряжения, и злоба его срывалась на первых попавшихся. Суккуб Лукна то и дело страдала от вспышек агрессии своего хозяина, а каждый ее приход выливался в тщательное обыскивание бедной женщины с ног до головы под пристальным взглядом головорезов.

– Ни в ком я не уверен, – ответил, наконец, советник. – Меня в этом гадюшнике окружают лишь змеи, и веры нет никому. Даже тебе! А ты… Твоя, кстати, забота – это следить вместе с Дигоро, чтобы эти гадюки не подсыпали мне яда, и заботиться о спокойствии почтенной Маронавры. Не хватало мне еще в такое время отвлекаться на капризы коронованной особы! Донеси до нее, что будет безопаснее, если королева будет оставаться королевой, а не торговкой с рынка, которая выдает все секреты своей жизни первому, кто занырнул к ней под юбку. Но… Кхм… Донеси иными словами, не так, как я сказал…

– Я понял, попробую.

– Попробуй.

Илла откинулся в кресле на подушки и ясным взглядом устремился ввысь, будто пытаясь раздвинуть материи будущего. Помолчав с минуту, он продолжил.

– В твоих интересах наладить отношение с королевой до той степени, что она начнет выказывать к тебе свое расположение. Сначала это будут мелкие побрякушки, но, коль ты пораскинешь мозгами, то позже Наурика расщедрится и на чин, и на земли. Обрастай связями и расположением влиятельных особ, Юлиан, потому что мой век недолог.