Но тут сзади раздалось шуршание. Момо обернулся. Из мешка с зерном, который покоился в углу за рулонами тканей, выполз сытый Уголек. С раздувшимся зобом, превратившим его в пушистый шар, он направился было к «гнезду», перебирая лапками. Однако на полпути он вдруг замер, задумался и отклонился от намеченной цели. Уголек подбежал к Момо, который высился над ним, как гора над морем. Задрал голову. Воинственно пискнул.

Момо посмотрел вниз на кроху, не понимая, чего тот хочет. И буркнул:

– Чего тебе, суповой набор?

Уголек зашипел и вдруг подло укусил его за ногу, да так, что укус был ощутим даже сквозь плотную ткань шаровар. Момо вскрикнул от неожиданности. И отпрыгнул к окну. Уголек стал наступать. Наступал он гордо, раскинув едва покрытые пухом крылья-культяпки, расставив ноги и открыв широко зубастый клюв. И неважно, что размером он с гусенка – воинственности у него, что у орла.

Момо снова отпрыгнул; потом снова, и снова, пока не ощутил спиной подоконник. Уголек сделал выпад, напоминавший бросок шара. Момо вскочил на подоконник. Он был побежден. Ему стало понятно одно – насчет послушности птицы Юлиан явно что-то недоговорил.

Уголек же победно пискнул и, важно покачивая пока еще неоперившимся задом, вразвалку шествовал к топчану. Там он заполз на подушку, еще раз издал боевой писк в сторону ошарашенного такой дерзостью юношу. И тут же уснул.

В остром предчувствии проблем Момо рассматривал столь разумную животину, которая не уподоблялась обычным птенцам, а сразу определила, где быть ее гнезду и где лежит еда. Да к тому же никого не боялась. Чуть погодя он сполз с подоконника. Боязливо следя за сонным комочком на подушке, Момо достал одну сальную полоску и съел ее. Потом, возмущенный своей слабостью, он пошел к портновскому столу. «Что же это я испугался… – думал он. – Птица как птица. Больная только! Вот я ей устрою, как проснется. Вот ей будет… Живо узнает место».

Впрочем, он уже начинал понимать, что теперь ему придется спать на полу.

Чуть погодя Уголек пробудился, снова сполз с кровати и пошел целенаправленно к мешку, где лежали новые лакомства. Там он, под удивленным взглядом портного, пожрал все полоски сала до единой, заглотнув их до того состояния, что раздулся, как шар. Сало было соленым, потому что из головы Момони уже выветрилась половина требований Юлиана. Из-за этого Уголек недовольно пискнул из-за соли и пошел к поилке с водой. Затем, с трудом таща себя, он вернулся на подушку, подобрал лапки под брюхо и принялся разглядывать сконцентрированным взглядом Момо. Так они и смотрели друг на друга.

А Момо вдруг сообразил, что за полдня его новый гость ни разу не нагадил, хотя ел, как не в себя. И пока он напряженно думал и перебирал ткани, ибо ему в голову закрались сомнения, у птенца в груди вспыхнула ненадолго искра, охватила изнутри тщедушное тельце, зажглась огнем в разумных глазах и потухла. И, голый, синюшно-розовый, Уголек снова уснул.

Элегиар.

2154 год, осень.

Юлиан сидел за узким, стоящим почти над самым полом столиком. Его длинные ноги вечно бились об крышку стола, и он то складывал их под себя, подражая манерам южан из Нор’Мастри, то вытягивал так, что касался ими дивана напротив. За окном стояла глубокая ночь, и бледный свет луны лился сквозь зазоры между гардинами.

Юлиан тихо листал пожелтевшие страницы журналов, от которых пахло пылью.

Перед ним лежали журналы доходов с плантаций Полей Благодати. Там у старика Иллы трудились тысячи рабов, выращивая хлопок, возделывая пшеницу, овес и ячмень. Урожай зерновых собирался по два раза в год, ибо Поля славились своим плодородием на весь мир. Эта черная, плодородная земля, прозванная за свой цвет гагатовой, растянулась от Аль’Маринна до Элегиара – и в свое время за нее реками пролилась кровь.

Южнее этих полей, у основания Желтых Хребтов, находились мраморные рудники. Частью из них в складчину владел советник, и добытый там мрамор ценился на рынках всех королевств из-за своего волнистого голубовато-белого рисунка.

Помимо этого, Илла Ралмантон имел долю в ремесленных цехах в Элегиаре, неподалеку от той самой Ароматной улочки, где хотел поселиться Габелий, дабы кушать каждый день булочки. А буквально недавно поверенные приобрели еще и плантации кошенили у Багровых лиманов, чтобы разводить их на кактусе-опунции для получения красителя ярко-красного цвета.

Юлиан почесал за ухом гусиным пером и задумался. За несколько десятилетий он весьма поднаторел в управлении и научился изобличать воровство майордомов. И хотя у Иллы хозяйство велось безупречно, его смутило другое. На юге достижение богатства гарантировалось властью, и путь к богатству шел именно от нее, и никак иначе, как в случае с севером, где известное родство обеспечивало безбедную жизнь. Так откуда у Иллы Ралмантона было взяться и власти, и богатству, коль он был бедняком?

По слухам, советник происходил из общины поклоняющихся богу Рауму. Община слыла закрытым местом и мало кого интересовала, ибо располагалась она в нищих провинциях. Однако же в 2086 году Илла Раум Ралмантон явился в Элегиар на своем муле, безо всякой прислуги. Поговаривали, что тогда он был облачен в новенький костюм с иголочки, будто ни разу не одеванный, а об бока его мула бились мешки с древним золотом. Никто не знал его, как и он не знал никого, но об его происхождении из Раумовской провинции догадались по говору и среднему имени в честь божества хитрости.

Илла Ралмантон вошел во дворец и очаровал его своим обаянием, жадными амбициями и наглостью.

Тогда он лег в постель к старой королеве, став Вестником благодаря северной внешности, и добился места сначала писаря Казначея, а затем перебрался в канцелярию, где стал распоряжаться королевской корреспонденцией. Позже он показал себя умелым хозяйственником. Иллу тогда назначили секретарем при советнике Чаурсии, а позже – и его помощником. А чуть погодя старый советник погиб жуткой смертью, когда его зарезали в собственной постели после кровавой попойки. Кто зарезал – до сих пор не узнали, но случай этот получил громкую огласку, и допросам подверглись все, кто был в доме достопочтенного Чаурсия. Кого-то казнили.

Илла тут же занял пустующее кресло консула, взлетев от никому не известного бедняка до одного из правителей Элейгии. Молодой, красивый, амбициозный златожорец – к нему устремились томные взоры всех красавиц.

Еще позже, когда обострились проблемы с вампирами и оборотнями, расплодившимися в Трущобах, поговаривают, что именно Илла взялся за это дело со рвением молодого льва, который боролся за власть в прайде. К чему все это привело, известно каждому – Илла Ралмантон стал калекой, Вицеллия Гор’Ахага якобы казнила разъяренная толпа, а жена Вицеллия, Филиссия, исчезла вместе с младенцем.

Юлиан отложил перо на резной столик из платана и погрузился в размышления. Он посмотрел сквозь окна на сад в задках особняка, услышал скрип апельсиновых деревьев под северным ветром. Кое-где между ними еще пробивалась зелень, ибо на юге зима напоминала скорее скупую осень или бедную весну. Что же, он так встречает зиму уже пятый год. Пятый год он подле Иллы, который подпустил его к себе слишком близко, отчего его помощнику теперь стали видны темные пятна в нынешней жизни советника; пятна, невидимые всем прочим.