– Ты, поезжай спокойно, сынок! Я тебе обещаю держаться хорошо.

И в эту секунду грозовой молнией меня пронзила, заставила покачнуться мысль: «Это все! Он прощается навсегда». Но я снова отмахнулся от этой гадины, не желая видеть и принимать очевидное. И оставил его. Уехал. Улетел.

На турнире я успел сыграть четыре партии, ни на минуту не забывая об отце. Но в один момент стало как-то особенно беспокойно, у меня будто отнимали дыхание. Я не выдержал и вечером третьего марта позвонил врачам в Ленинград.

– Будет лучше, если вы немедленно вернетесь, – услышал в трубке.

Хотелось выть, кричать, рушить все, что попадется под руку, но я только спросил глухим голосом:

– Положение настолько ужасное?

– Нет, но советую все же вернуться.

Разве можно было продолжать игру после таких слов?! Шахматы – верные, любимые шахматы – снова из помощников и союзников превратились во врага, который отнимает мое время, отрывает от драгоценных людей, от тех, кто важнее, нужнее и дороже шахмат. Я тут же бросился к организаторам турнира, все объяснил, заранее понимая, что Людек Пахман, встреча с которым была назначена на следующий день, не преминет устроить из моего отъезда политическое шоу. Но это была ситуация, когда мне практически в первый и последний раз было наплевать, кто и как ведет себя на турнире, соблюдает ли правила и что говорит. Я не думал ни о чем. В сознании вертлявой и острой занозой колотилась единственная четкая мысль: «Быстрее! Быстрее! Быстрее!» Я успел на первый же рейс, мчался на такси в больницу – и все равно опоздал. Папа ушел не дождавшись, оставив меня в состоянии крайнего опустошения с единственным чувством, которое переполнило сердце и тогда выливалось через край горючими слезами, а потом съедало меня изнутри непередаваемой и непроходящей скорбью – чувством собственной вины.

И дело не в том, что мы не успели еще раз обменяться словами, взглядами или мыслями, а в том, что я долгие годы ощущал себя косвенным виновником ранней смерти отца. Помню, что делился своими переживаниями с врачами, и они не разделяли моего самоедства, уверяли, что онкология никогда не развивается одномоментно, что зачатки заболевания могут существовать долгие годы, когда ни сам человек, ни его близкие, ни даже медики ведать не ведают о начавшемся недуге. Но на меня их слова впечатления не произвели. Я не мог забыть, что болезнь взорвалась в теле отца именно в те дни, когда я оказался на краю проигрыша, уступив Корчному в Багио три партии подряд. Полагаю, именно наша неимоверная близость, именно его необыкновенная способность отчаянно сопереживать мне везде и во всем сразила его и стала толчком для быстрого прогрессирования рака. Почему я настолько уверен в этом? Именно потому, что не только он чувствовал и понимал меня, как никто другой, но и я отвечал ему тем же. И когда что-то утверждаю о мыслях и чувствах своего отца, я не предполагаю, а знаю это наверняка.

Я обязан своим родителям всем самым лучшим, самым добрым и самым теплым, что во мне есть. Некоторым кажется чрезвычайно нудным и не оригинальным, когда знаменитые люди, поднимаясь на сцену за очередной наградой, начинают благодарить за свои достижения родных и близких. А я никогда не устаю и не устану этого делать, хотя никакие слова не могут передать того глубочайшего преклонения, бескрайнего уважения и неиссякаемой любви, которые я испытываю к своим родителям. Их безусловная поддержка, их полное принятие, их безоговорочная опора позволили мне достичь вершин на профессиональном уровне. А их прекрасный пример бережного, нежного и трепетного отношения друг к другу всегда наглядно демонстрировал, какой должна быть настоящая семья, какие отношения между мужчиной и женщиной могут пройти испытание и временем, и трудностями, и медными трубами. И, возможно, во многом благодаря этой ненавязчивой, но наглядной модели я и в своей личной жизни в конце концов нашел именно то, что искал и в чем отчаянно нуждался: тепло, понимание и принятие.

Я не из тех людей, кто пускает посторонних в глубоко личное пространство. Понимаю, что в условиях современного мира мог бы сорвать большой куш, пустившись в откровения и описав в книге какие-то интимные, любовные переживания. Но я не готов ни в угоду сегодняшним реалиям, ни ради финансовой выгоды изменять самому себе. Я искренне уверен, что интересен читателю прежде всего как неординарная личность. Пусть это звучит не совсем скромно, но я – тот, кто я есть: известный человек, великий спортсмен, знаменитый общественный деятель, заслуживший высокие государственные награды. По-моему, этого вполне достаточно, чтобы хотеть узнать подробности всех этих аспектов моей жизни. А что касается личного: здесь я ничем не отличаюсь от остальных. Грущу, когда грустно. Переживаю, когда есть о чем переживать. Улыбаюсь, когда мне весело и хорошо. Испытываю покой и отдохновение, когда в доме царят мир, гармония и счастье.

Моя семейная идиллия случилась далеко не сразу. Первый брак не сложился, и я не буду здесь искать правых и виноватых. Думаю, что жить с человеком, который в силу бесконечной занятости не может уделять семье достаточное количество времени, нелегко. Но с другой стороны, кто может определить точный коэффициент этой достаточности. Одному человеку необходимо контролировать партнера постоянно, а другой способен довольствоваться именно теми часами, которые ты можешь предложить. Очевидно, что не каждая женщина способна постоянно жить в состоянии ожидания, особенно когда на руках маленький ребенок, когда политическая система страны не позволяет сопровождать мужа в поездках, когда ты молода, симпатична, полна энергии и жажды любви, а возможности удовлетворить эти потребности отсутствуют. Отношения на расстоянии поддерживать тяжело, а для того, чтобы за них бороться, необходимо иметь желание. Желание сложно сохранять в атмосфере холода, ссор, взаимных претензий и обвинений. Скорее всего, мы были молоды, амбициозны, бескомпромиссны и были уверены в том, что разрушить гораздо легче, чем создать.

Как это странно: выходишь из тяжелых отношений, но вместо легкости, радости, свободы чувствуешь только опустошение, горечь, разочарование. Ты не смог, не создал, не удержал, не справился. Ты проиграл партию, и в отличие от шахмат у тебя нет никакого желания быстрее бежать и брать у судьбы реванш. Ты предпочитаешь затаиться, поберечь чувства, не подпускать никого к себе слишком близко, чтобы снова не обжечься, не страдать самому и не быть причиной страданий другого человека. Ты не знаешь, что ждет тебя там – за поворотом. Может быть, ты настолько поглощен своими шахматами, что семейная жизнь вовсе не для тебя. А может быть, ты просто еще не нашел, не встретил на пути того самого человека – свою половинку, которой не надо будет ничего доказывать, с которой не надо ничего выяснять, которая просто примет тебя таким, какой ты есть, со всеми достоинствами и недостатками

К счастью, мне повезло. Я встретил Наталью, которая более тридцати лет идет со мной по жизни и оберегает семью от всех жизненных невзгод. Я не считаю себя простым человеком. Любая сложившаяся личность достаточно авторитарна и самостоятельна и не терпит ущемления собственной свободы. Хорошо, что в восприятии семейного уюта мы с женой полностью совпадаем. Для нас он заключается не в каждодневных семейных ужинах, а в ощущении гармонии личных взаимоотношений и интересов. Причем это совершенно не значит, что интересы должны полностью совпадать. Наталья – человек искусства. Историк по образованию, она прекрасно разбирается в живописи и фарфоре. Жена с большим вниманием относится к моей коллекции марок, но утверждает, что ничего не понимает в шахматах. Да, действительно, ее знания не выходят за рамки знаний о том, как ходят фигуры. Но мне гораздо важнее понимания позиции на доске или стратегии партии ее удивительное умение считывать мое настроение и состояние.