– Саш, как ты можешь?! Послал меня? Руководителя делегации?!

Не моргнув глазом Толуш абсолютно невозмутимо ответил:

– Я тебя не как руководителя послал, а как шахматиста Котова.

Толуш умел не только быстро отвечать, но и быстро реагировать на ситуацию на доске, видел промежуточные ходы и знал, как нейтрализовать даже выгодную позицию соперника. Так, будучи уже в преклонном возрасте, он играл партию с шахматистом, который объявил Толушу жертву ферзя и мат в пять ходов. Обычно в ответ на такие заявления люди либо сдаются, либо начинают спорить с соперником. Но Толуш не был бы Толушем, если бы реагировал как все. Мгновенно оценив ситуацию и заметив ход, который позволит избежать проигрыша, гроссмейстер небрежно вынул изо рта сигару, постучал ею по столу и важным тоном зажиточного барина произнес:

– Прошу исполнить.

Надо ли говорить о том, что соперник бесславно проиграл.

Третья история, которую поведал мне Фурман, произошла с Андрэ Арнольдовичем Лилиенталем, с которым был я в чудесных добрых отношениях, несмотря на сорокалетнюю разницу в возрасте. Познакомились мы во время матча Спасского и Петросяна в шестьдесят шестом году, когда я во время разбора партий в пресс-центре сказал что-то нетривиальное, чем вызвал его интерес. Ведь в свои пятнадцать обнаружил весьма серьезные познания в шахматах.

Сам Лилиенталь был знаменит тем, что на Московском международном турнире выиграл какую-то совершенно феерическую партию у Капабланки. В пятидесятые годы он очень прилично играл, а когда подросло новое поколение (Петросян, Геллер, Котов) – перешел на писательскую стезю. Он написал много шахматных книг, часто работал комментатором матчей.

Лилиенталь жил в Советском Союзе с тридцать шестого года [40], но так и не научился хорошо говорить по-русски. Понимал довольно прилично, а говорил с дичайшим акцентом. Фурман рассказывал, что во время войны шахматистов-гроссмейстеров не призывали в армию, они имели бронь по личному распоряжению Сталина, и в эвакуацию их отправляли в Казань и Пермь. Так, например, Ботвинник оказался в Перми, а Лилиенталь – в Казани. Сразу после войны, во время полуфинала первенства СССР, Фурман с Лилиенталем пошли в ресторан. Меню тогда не было, и Лилиенталь пытался заказать по памяти и замялся, дойдя до горячего. Немного подумав, чуть-чуть смутившись, он выдал следующую тираду:

– На второе принесите мне… Ну как же это называется? Принесите мне, – и далее последовала невероятная с филологической точки зрения структура, – петуховой матери щеночка.

Если прочитать это медленно, то смысл вполне понятен. Но услышавший подобную реплику официант, естественно, отошел от стола с квадратными глазами, посчитав клиента едва ли не сумасшедшим. К счастью бедолаги, уже через мгоновение Лилиенталь закричал ему вслед:

– А, вспомнил! Цапленка!

Раз уж в связи с историями Фурмана зашла речь о Лилиентале, не могу не рассказать и еще одну веселую, связанную с ним байку, поведанную уже Петросяном. Лилиенталь был его тренером на турнире претендентов. Как-то после напряженной борьбы Петросян отложил партию и, уставший, перед сном попросил Лилиенталя проанализировать позицию и утром под дверь положить листок с возможными вариантами. Проснувшись, Петросян достал из-под двери записку следующего содержания: «Дорогой сыночку! Ферзёвый эндшпиль бывает разный финтифлюшка. Тегеранчик, не зефни!»

С плохим анализом партии связаны и наши собственные истории с Фурманом. Но никакого отношения к плохому знанию русского языка они, конечно, не имели, а произошли из-за страстного увлечения бриджем, которое «снизошло» на Фурмана как раз к началу нашего постоянного сотрудничества. Впрочем, сложно назвать эту тяжелейшую болезнь обычным увлечением. Увлечение обычно не мешает делу, которому служишь, а бридж Семы стоил мне весьма важных очков в турнирах тех лет.

Так, на чемпионате страны в Ленинграде в семьдесят первом году я играл партию с Савоном, которая была для нас обоих решающей. Я напирал очень сильно, имел все шансы победить, играл белыми и имел явное преимущество. Савон попал в цейтнот, а я, сделав очередной ход, увидел, что упустил выигрыш. Надо было повторить позицию, но соперник почувствовал мое настроение и не дал этого сделать. В итоге с моим большим преимуществом партия была отложена. Фурман взял на себя дальнейший анализ и уехал работать домой. Я, зная, что тренер взял работу на себя, позволил себе отдыхать и не садиться за доску. Утром Фурман явился с совершенно новым и даже на первый взгляд странным планом. Но я в то время доверял ему практически слепо и не стал серьезно изучать и проверять предложенный вариант. Дыра в его плане открылась катастрофическая. Во время доигрывания мне с трудом удалось выползти на ничью. Я поверить не мог, что Сема был способен придумать подобную чушь, стал выяснять, как такое могло произойти, и случайно узнал, что всю ночь он провел за игрой в бридж, а для своего спасения в последнюю минуту набросал первое, что пришло в голову.

История повторилась и на Алехинском мемориале в Москве, где из-за очередного прокола Фурмана мне пришлось разделить первенство с соперником. Тогда я открыто сказал тренеру:

– Семен Абрамович, надо выбирать: или бридж, или шахматы.

К тому моменту в наших отношениях я уже начал играть роль первой скрипки да и подобным образом поставить вопрос имел полное моральное право. Конечно, он выбрал шахматы. Как могло быть иначе. Он не мог подвести ни любимую игру, ни любимого ученика, хотя наши отношения вышли далеко за рамки рабочих. Я считал и считаю Сему своим вторым отцом во всех смыслах этого слова и смею надеяться, что в чем-то тоже был для него вторым сыном. Ведь не просто так, наблюдая за нашей совместной игрой, Таль сказал когда-то: «Дай бог каждому тренеру такого подшефного. И наоборот».

Про подшефного судить не могу, а что касается тренера, то повторю еще раз: очень многое, если не все, что мне удалось совершить в шахматах, я совершил во многом благодаря урокам своего учителя, своего дорогого друга – непревзойденного и незабываемого Семы, Семочки, Семена Абрамовича Фурмана.

Я считаю себя счастливым человеком во всем, что касается семьи, опоры, надежного тыла. Мне повезло не только в профессии иметь надежного и любящего наставника, но и с самых первых мгновений жизни чувствовать крепкие руки заботливых и мудрых родителей, которые не держат, а лишь поддерживают и направляют, и делают это не наставлениями, нравоучениями или запретами, а лишь собственным примером и душевными разговорами.

Многие люди удивляются моему жизненному ритму: полностью загруженные встречами и мероприятиями дни, очень редкие спокойные выходные. Какое-то влияние, безусловно, на мое сегодняшнее расписание оказали известность и чемпионство. Но все же я уверен, что судьба обычного экономиста не загнала бы меня на диван и не позволила бы долго предаваться праздности, потому что привычку практически постоянно трудиться я легко и полно впитал в себя в детстве, наблюдая за жизнью родителей.