Я никого не забыл?

Я входил в каждый мир по очереди, закрывал их изнутри, уничтожал все население, и вместе с ним – местных божков и дьяволов, запирал мир, прежде чем эхо моих действий успело бы докатиться до наблюдателей и повлиять на то место, которое должно было стать новым раем. Весь процесс длился тысячи лет, но я сумел сжать его до нескольких мгновений, и уже через какую-то минуту после того, как все миры были заперты, я стоял перед теми, кто так долго считал себя хозяевами вселенной. Оторванные от питающих их силой измерений, они стали беспомощны – жалкие, слабые существа, не способные дать отпор, даже не достойные описания. Убить их теперь было не сложнее, чем задушить цыпленка. Я сделал это – и, получив власть абсолютно над всем, стал единоличным носителем всемогущества. Ну, почти единоличным. Когда с начальством было покончено, я просто уничтожил все миры, кроме того, где у меня еще оставалась одна последняя проблема, самый сложный пункт плана.

Я иду, Питер. Остался только ты.

– А что дальше?

– В каком смысле?

– Что мы будем делать дальше – ну, когда все это закончится. Нельзя же вечно жить в сказке и выдумывать себе авантюры. Я знаю, что ты говорил не забегать вперед, но рано или поздно наступает момент, когда начинается обычная жизнь – ты стоишь, выполнив свой квест, пройдя игру до конца, но жизнь на этом не заканчивается.

– Мне нравятся такие моменты. Я обычно представляю себе это так: я посреди бескрайнего поля, солнце закатывается за горизонт, понемногу темнеет. Пахнет костром, скошенной травой и ночью. Меня привела в это поле одна дорога, а теперь мне открыты тысячи и миллионы путей – и не нужно торопиться с выбором. У тебя есть все время твоей жизни, чтобы решить, какой она будет – и постараться сделать ее именно такой. Потому что жизнь – это точно такая же история, как и та, что я почти уже дописал, разница лишь в том, что эту книгу пишет намного больше авторов.

– И куда ты пойдешь, когда солнце сядет?

– Понимаешь, в этом весь смысл. Нет нужды задумываться, что ты решишь делать в этот момент – до тех самых пор, пока он не наступит. Это и есть свобода.

Мэри-Кейт задумалась, не торопясь с ответом.

– Но в моем видении этого момента раньше не хватало кое-чего.

– Ну давай, удиви меня.

– Тебя. В нем не хватало тебя, чтобы я мог назвать это… Ну, счастьем, что ли. Боже, как это банально звучит, наверное.

Девушка шутливо нахмурилась, но тут же улыбнулась.

– Если честно – не удивил. Но мне все равно приятно, и вообще это очень мило, и без разницы, банально или нет. Главное – чтобы искренне.

– Я никогда и ни с кем не был так искренен, как с тобой. И никто и ничто не значило для меня столько же, сколько значишь ты.

Они подошли к речке и сейчас стояли на середине небольшого деревянного моста, что возвышался над водой всего на несколько метров. Питер взял руку Мэри-Кейт и посмотрел ей в глаза, очевидно собираясь что-то сказать, но ему это сделать не удалось.

На все еще темном полотне неба вдруг возникли восемь ярких огней. Это были не звезды – скорее, что-то вроде метеоритов. Огни приближались, и не прошло и десяти секунд с момента их появления, как они уже ударились о землю, впрочем, произведя при этом разрушения самые минимальные. Когда осела пыль и пепел, и развеялся дым, Питер без труда сумел различить в приземлившихся объектах мертвецов, которых много часов назад отправил в космос. Ну что ж, теперь у него есть предмет, предназначенный как раз для такого случая. Но визитеры со станции перерождения приближались довольно быстро, так что нужно было поторопиться.

Питер выставил руку в направлении одного из трупов и сжал ладонь в кулак. Из камня, что украшал Перстень Харона, вырвалась зеленоватая кривая, ударившая в грудь мертвеца. Он, однако, не торопился исчезать сразу, но еще через несколько секунд остановился, затем упал на землю и стал содрогаться в отвратительном припадке. В конце концов труп все же рассыпался в прах, но перстень к этому моменту уже так раскалился, что Питер сорвал его с пальца и сунул в карман, лихорадочно соображая, что делать с оставшимися семерыми.

Прежние способы не работали – никакие физические преграды не задерживали мертвецов даже на секунду, и ничто не наносило им вреда. Воспользовавшись тем, что все они приближались с одной стороны, единым фронтом, Питер выхватил из воздуха Макабр и бросился им навстречу. Клинок выписывал в воздухе пируэты и, встречая мертвую плоть, с легкостью рассекал ее, заставляя при этом тела вспыхивать багровым пламенем. Уничтожив всех мертвецов вокруг себя, Питер уже было опустил меч и выдохнул с облегчением, но у него за спиной раздался короткий вскрик.

Питер упустил еще двоих, которые сейчас обступили Мэри-Кейт. Один из них заносил руку над ее головой, а другой стоял напротив – в его горло был направлен кинжал Дьоденс, который до этого момента остался совершенно бесполезным. Питера на миг охватило предчувствие беды – хотя он успевал уничтожить первого мертвеца, а Мэри-Кейт всего через несколько мгновений должна была вонзить клинок во второго. Что-то было не так. Мелькнула мысль, сразу превратившаяся в уверенность в том, что Мэри-Кейт не должна этого делать.

Через долю секунды оба трупа разлетелись в разные стороны, и кинжал не успел коснуться никого. Питер подскочил к первому и резким взмахом Макабра отрубил ему голову, в то же время, направив перстень на второго, медленно высушивая его возвращенное к жизни тело. Еще немного – и последний гость из космоса затих и превратился в кучку праха.

Питер подбежал к Мэри-Кейт и, выхватив у нее из рук кинжал, отбросил его в сторону.

– Ты в порядке?

Она кивнула и спросила, цел ли он сам.

– Да, все хорошо. Я же обещал, что никто не пострадает.

Мэри-Кейт скептически окинула взглядом две горы праха и обгоревшие части тел, а затем бросила взгляд на Дьоденс, лежащий теперь в нескольких шагах от них.

– А его ты зачем выкинул?

– Не знаю, просто у меня было предчувствие, что тебе нельзя им пользоваться. Мне кажется, с этой штукой что-то не так.

– Ага. Зато твой меч, конечно, в полном порядке – прямо-таки клинок архангела Михаила.

– Эй, что за приступ сарказма?

– А ты глянь на свои руки.

Питер глянул – ладони были ужасно бледными и с тонкими темно-красными следами, какие бывают при внутреннем кровотечении. Зато рукоять Макабра почти что излучала свет и тихонько звенела, словно меч пытался что-то сказать. Или приказать. А перстень с каждой секундой сжимал палец все крепче, и Питеру пришлось провозиться почти минуту, прежде чем он его снял и бросил на землю рядом с двумя другими предметами из лавки Неустроя Хмеля. Небольшую книжицу для исправления ошибок украл один из стражников еще во дворце – Питер даже не дочитал до конца справочный раздел, в котором рассказывалось о каком-то способе контроля разума при помощи воды из скрытого неведомо где озера – а шкатулка снов осталась лежать где-то позади, на траве под сенью деревьев.