Я смотрела ему вслед. Федеро вышел из палатки. Хотя голова еще кружилась, я стала думать, какую смерть уготовлю предателю — медленную, мучительную. Федеро будет страдать так, как не страдают и жертвы Чернокрова! Когда в голове наконец достаточно прояснилось и я смогла двигаться, я кое-как подползла к Септио.

Глаза у него были закрыты, но он еще дышал. Из раны несло желчью и испражнениями. Так и должно быть — ведь Федеро нанес удар сверху вниз. Что ж, он хотя бы не будет так долго умирать.

— Септио! — позвала я.

Он не шелохнулся.

— Септио!

Он судорожно, со всхлипом, вздохнул.

— Септио!

Молчание.

Извиваясь, я подползла к нему вплотную и поцелуем стерла кровь с его губ. Септио тихо застонал, но не очнулся.

Пусть он служит богу боли, но мне не хотелось, чтобы он так страдал. Раны в живот самые болезненные и мучительные… Если он быстро истечет кровью, смерть придет раньше. Я должна облегчить его страдания!

С трудом согнув в локтях руки, связанные за спиной, перевернулась на спину. Боли я не чувствовала; я должна была облегчить страдания друга.

Подтянувшись, я улеглась так, что мои локти оказались на уровне его головы. Пошевелив согнутой рукой, я стала перекатываться с боку на бок, стараясь взять его голову в захват.

Мне удалось достичь цели только с третьей попытки. Из глаз брызнули слезы; я обливалась потом. Прижав голову Септио к своему боку, я резко дернулась влево. Он застонал.

Пришлось повторить все еще раз.

— Мне так жаль, — прошептала я, рывком ломая ему шею. Высвободиться у меня уже не было сил. Я лежала рядом с мертвым Септио и плакала.

Неожиданно я сообразила, что гром затих. Когда мы вошли в палатку, в ней царил полумрак, а сейчас стало совсем темно. Локтем я по-прежнему зажимала голову Септио. Потом еще долго я не могла отделаться от его запаха — от запаха его смерти. Мои руки и ноги одеревенели; я сомневалась, что смогу двигаться, если даже Федеро соизволит меня освободить.

Горе заглушала боль от предательства Федеро. Чтобы не впасть в отчаяние, я старалась думать.

Зачем я понадобилась Федеро? Предателю жилось бы гораздо спокойнее со знанием того, что я, всеми забытая, убралась за море. До Калимпуры почти не доходят известия о том, что творится на Каменном Берегу.

Почему Танцовщица не сказала мне, что Федеро — предатель? Может быть, она отправилась в Селистан вопреки его воле? Может, она надеялась, что мне удастся отыскать брешь в его броне? Я не знала, чьи желания победили, но, судя по всему, Танцовщица не лгала мне. Конечно, она многое утаивала, но утайка и откровенная ложь — не одно и то же.

Если бы Танцовщица точно знала, где кроется предательство, мы бы не бродили столько времени по Медным Холмам… Правда, если уж на то пошло, это я попросила ее не сразу идти к советникам.

Выяснить, кто кого обманывает, все равно что пытаться распутать запутанный клубок.

И все же самое главное — зачем понадобилась я. Все, кто знали историю моей жизни, наверняка понимали, что я не жажду вернуться в Медные Холмы. Трудно ожидать от меня стремления пожертвовать жизнью ради спасения этого города. В конце концов, они не могли знать, что богиня отдаст мне прямой приказ вернуться.

И что я ее послушаюсь.

Я невольно рассмеялась, но тут же залилась слезами. Горе снова затопило меня, унеся все связные мысли. Маленьким утешением послужило лишь то, что судорога помогла мне освободиться от Септио.

Мне снова захотелось поцеловать его, но тело меня не слушалось. Я не смогла бы пошевелиться, даже если бы мне посулили несметные сокровища из подземелий сказочного царя Пайтоса. Рук я совсем не чувствовала, а ноги были как деревянные колоды, по которым ползали многочисленные муравьи. Даже труп и тот чувствовал бы больше.

С другой стороны, приятно было сознавать, что можно еще какое-то время полежать в покое и поплакать. Правда, мои слезы не помогли ни мне, ни Септио, который был уже далеко.

Мысли мои вернулись к настоящему. Судя по всему, осколок магии Правителя потерялся. Возможно, он застрял во мне. Осколок очень нужен Федеро… и Танцовщице. Но ведь я — не волшебница! Я не обладаю никакой сверхъестественной силой!

Если только осколок, застрявший во мне, не является частичкой божественной сущности. Неужели, помимо добра и зла, уравновесившихся в моей душе, я несу в себе и частицу сущности Правителя? Возможно ли такое? Магия принадлежала пардайнам.

Федеро не случайно обил палатку шкурами пардайнов и отправился охотиться в их края… Посмотрев на стены палатки, я вздрогнула. Федеро ищет недостающий осколок, получив который станет богом?!

Мыслями я все время возвращалась к Федеро и Танцовщице. Много лет назад, когда меня привезли на Гранатовый двор, они вступили в сговор и разработали для меня особую программу подготовки. Их замыслы подтолкнули меня к той тропе, которой я иду. Они хотели с моей помощью отобрать у Правителя, когда-то бывшего человеком, краденую волшебную силу и разделить ее!

Конечно, его сила могла перейти ко мне. Ведь магическую силу давным-давно отобрала у пардайнов человеческая рука…

Вокруг меня сгустился мрак. Я не сознавала, что погрузилась в сон, пока не услышала гром.

В палатку вошел Федеро. Следом за ним понурив голову плелась Танцовщица, скованная по рукам и ногам серебряными цепями.

Предатель зажег огонь в жаровнях, расставленных по углам. По его приказу тело Септио завернули в рваный ковер и унесли. Федеро наблюдал за происходящим с кислым видом. Он освободил нас с Танцовщицей, а затем как будто совершенно забыл о нас. Он приготовил себе скромный ужин с чаем и вином.

Я не знала, что он задумал. Потом я сообразила, что он пока и сам ничего не знает.

В моей опустошенной душе зажглась искра надежды. Скорее всего, замысел Федеро провалился — а может, он сомневается в исходе. Иначе он бы снова начал глумиться надо мной.

Подсев ко мне, Танцовщица начала растирать мне запястья и лодыжки, восстанавливая кровообращение. Мы обменивались быстрыми взглядами. В ее глазах плескалась такая печаль, что мне захотелось прижать ее к себе и крепко обнимать до тех пор, пока печаль не улетучится.

Наверняка Танцовщица разглядела достаточно и в моих глазах. Она увидела отвергнутую любовь, мое собственное предательство — и многочисленные смерти.

Мы долго смотрели друг на друга; потом я одними губами произнесла:

— Я люблю тебя.

Неужели я в самом деле испытывала такие чувства? Не знаю — даже сейчас. Тогда я не сомневалась в том, что конец близок. Мне не хотелось уходить во мрак одной.

Танцовщица украдкой послала мне воздушный поцелуй. Мы обе вздохнули. Потом она снова стала массировать мне руки, а я углубилась в свои мысли.