Дым все густел; я кашляла, силясь хоть что-то разглядеть. Громовой раскат снаружи как будто захлебнулся вместе с угасающим сознанием Федеро. Насколько я могла видеть, пожар не начался.

Я удивлялась тому, что еще жива.

— Одевайся! — прошипела Танцовщица. Ее Федеро привел в палатку ко мне голой, если не считать цепей, но она завернулась в гобелен, сорванный со стены.

Моя одежда задубела от крови и грязи. Раны засаднило при одной мысли, что придется одеваться. И все же бежать лучше одетой. Кое-как натянув на себя черный костюм, я влезла в сапоги, оставленные у входа, и, хромая, вернулась к Федеро.

Несколько раз вздохнув, я подпрыгнула и всей тяжестью обрушилась ему на грудь.

Я ждала влажного, душераздирающего хруста. Ждала крови, кашля и хриплого дыхания смертельно раненного человека…

Ноги мои соскользнули, как будто я вскочила на мраморную статую.

От неожиданности я больно ударилась о пол. Танцовщица помогла мне встать.

— Из-за того что в нем заключена частица божественной сущности, обычным способом его не сокрушить…

— Федеро смертный, — тихо возразила я. — Сейчас в нем сидит Чойбалсан и никто другой.

— Помоги мне поднять его!

Помогая, я размышляла, почему удар голой рукой свалил его, а удар пятками не подействовал совсем. Возможно, он, как Бескожий, неуязвим для оружия? Значит, победить его можно голыми руками… и ногами.

Мы подтащили его к алтарю. Танцовщица принялась привязывать Чойбалсана к грубому камню. Хотя времени почти не осталось, я должна была выяснить, справедливы ли мои предположения. С трудом подняв копье, я попробовала проткнуть ему бедро, но у меня ничего не вышло. Тогда я подошла к нему вплотную и вонзила ноготь ему в кожу.

Он дернулся; я увидела царапину.

Танцовщица заканчивала привязывать его, когда Чойбалсан пришел в себя.

— Я думал убить вас быстро и безболезненно. Что ж, теперь ваша смерть будет мучительной! — злобно прошипел он. Снаружи снова загремел гром.

Я нагнулась ближе к его уху, вспоминая заученные слова.

— Жизнь разделенная, — прошептала я на селю, — длится вечно. Жизнь захваченная — вовсе не жизнь.

Ничего не произошло… Правителя я сокрушила, но, наверное, старая магия выветрилась. На кончике моего носа дрожала капля пота.

Чойбалсан только рассмеялся — неприятно и резко.

— Ты близка к разгадке, но тебе ни за что не понять тайны! — Он подвигал связанными в предплечьях руками; мне показалось, что его лишь забавляет временная беспомощность. — Дурочка Изумруд! Когда я, наконец, доберусь до твоего сердца, ты пожалеешь о том, что сегодня не позволила мне убить тебя нежно.

Я с трудом подтащила к нему жаровню — не ту, что стояла у входа, а другую, поменьше. К тому же жаровня у входа до сих пор испускала красный и черный дым.

Федеро-Чойбалсан больше не улыбался.

— Не надо огня!

— Я не собираюсь тебя жечь, — сказала я. Я не знала, что содержится в двух других пакетах. Если там тоже дым, он может задохнуться. Если там взрывчатый порошок — что ж, тем лучше. — Останови молнии! — приказала я Танцовщице.

Она с силой ударила Чойбалсана ладонями по ушам. Чойбалсан снова замер. Снаружи послышался еще один громовой раскат, а затем наступила тишина.

— Режь палатку!

Танцовщица кивнула, взяла копье за длинное древко и метнула его в гобелен. К шкурам своих сородичей она старалась не приближаться. Наконец она повернулась ко мне:

— Готово!

Я бросила оставшиеся два пакета в жаровню, стоящую рядом с головой Чойбалсана, и вернулась к своей подруге и возлюбленной. Она вытолкала меня в прорезь и следом за мной вышла в ночь. Мы побежали к черной громовой ограде. За пределами круга горели огни в разбойничьем лагере. Люди ложились спать.

От взрыва я сразу оглохла. Я невольно обернулась через плечо и споткнулась. Танцовщица подхватила меня, не дав упасть. В ночное небо взмыл огненный шар; в воздухе он превратился в огненный цветок, распускающийся языками пламени. Половина палатки рухнула. Остальная была охвачена пламенем.

Вокруг нас послышались крики.

— Бежим! — крикнула Танцовщица.

Мы затесались в толпу, и она понесла нас быстро, как течение в горной реке.

Я так и не поняла, как нам удалось уцелеть. Вокруг летали копья и стрелы. Конечно, если я прячусь, разглядеть меня в черном костюме не так легко. Но я спотыкалась, как пьяная. К тому же со мной была пардайна с серебристым мехом. В разбойничьем лагере мы оказались на виду, как два томата в бочке с оливками.

Может быть, нас заслонила рука богини Лилии. Правда, сама богиня не подтвердила моих предположений, а последовавшие события скоро заставили меня забыть ту ночь.

Кое-как мы добрались до окраины лагеря, где было меньше костров, зато больше кустарника. Мы обе понимали, что должны как можно дальше убраться отсюда, пока в лагере царит суматоха. Я не надеялась на то, что мы выживем; но ноги готовы были бежать, пока не подкосятся.

Подбежав к ручью, я опустилась на колени и напилась. Рядом со мной в такой же позе пила Танцовщица; теперь она больше, чем когда бы то ни было, была похожа на охотничью кошку.

— Ты сможешь идти по мокрым камням? — спросила она.

— Конечно… — Я осеклась. Какое там «конечно»? Чудо, что я вообще передвигаюсь! Так просто оступиться в темноте. — Извини. Я не знаю.

— Если пойдешь по воде, скорее оторвешься от погони. Им труднее будет отыскать твой след.

— Найди мне, пожалуйста, крепкую палку… — стыдясь, попросила я. Ведь я умела перепрыгивать с крыши на крышу, с карниза на карниз; я летала над городом, как летучая мышь на крыльях… Но сейчас моя жизнь зависела от крепкого дорожного посоха.

Танцовщица молча скрылась во мраке. Вдали мерцали огни. Что делают разбойники? Жгут что попало или взяли в руки факелы и всей сворой пустились за нами в погоню?

Не снимая сапог, я болтала ногами в ледяной воде, гадая, как нам удалось уцелеть.

Хотя мне казалось, что Танцовщицы не было целую вечность, она вернулась довольно скоро, сжимая в одной руке крепкую, прочную палку. В другой руке она несла кролика со свернутой шеей.

Вдруг меня осенило: она сказала — «им труднее будет отыскать твой след». Не «наш».

— А ты сейчас куда?

— Поднимусь в горы. — Она протянула мне палку и кролика. — Мне кажется… нам с тобой лучше разделиться. Не знаю, на что надеялся Федеро, но он считает, что может получить свое только от нас двоих, вместе. И потом, я должна предупредить о нем своих сородичей — тех, кто еще жив.

Мне хотелось плакать. Мне хотелось убить ее. Хотелось умолять ее остаться. Лечь в ручей и позволить воде унести мою жизнь до того, как меня схватят преследователи.