Это была вторая причина ненависти казаков к полякам. Но была и третья причина вражды – притеснения со стороны королевских старост и чиновников. «Владелец или королевский староста, – говорит сам иезуит Петр Скарга, – не только отнимает у бедного хлопа все, что он зарабатывает, но и убивает его самого, когда захочет, и никто ему на это не скажет дурного слова». В 1622 году гетман Петр Конашевич Сагайдачный писал королю Сигизмунду III: «А любо з стороны высокодумных и вельможных их милостей панов коронных Вишневецких, Коіецпольских, Потоцких, Калиновских и иных, на Украйне властной предковечной отчизне нашей, власть свою непослушне распростирающих, повевают на нас холодный и неприязненный ветры, хотящий славу нашу в персть вселити и нас в подданство и ярмо работническое себе безбожне наклоните. И не так есть нам жалостно на панов пререченных, яко на их старостов, нецпотливых сынов и пьяниц, которые ни Бога боятся, ни премощных вашего наияснейшего величества монарших мандатов слухают»[897].

В 1536 году, после смерти Евстафия Дашковича, черкасовцы и каневцы взбунтовались против своего старосты Василия Тишкевича; дело шло, как можно догадываться, о доходах и непомерном расширении старостинской власти. В следующем году те же черкасовцы и каневцы и по той же причине подняли бунт против другого своего старосты, Яна Пенько: «он кривды великия и утиски чинит и новины вводит», писали обиженные королю. Эти утиски состояли в том, что Пенько заставлял мещан работать на себя, возить дрова и сено, не позволял отправлять в Киев на продажу мед, не давал ловить рыбу и бобров, отнимал издавна принадлежавший мещанам днепровский порог Звонец, собирал с них двойные коляды на праздник Рождества Христова и отягощал их поставкою подвод[898]. Для расследования дела, по королевскому приказу, выезжал киевский воевода Андрей Немирович и нашел старосту Пенько невиновным. Но и сам следователь нечист был от подобных же обвинений в своем воеводстве: в таком же духе жаловались королю в 1523 году киевские крестьяне и на Андрея Немировича: «Он оказывает мещанам разные несправедливости, заставляет ходить с собой в поход пеших, отнимает у них лошадей и вооружение и раздает своим служебникам, заставляет мещан стеречь пленных татар и наказывает их в случае, когда пленный убежит, хотя бы мещанин не имел умысла выпустить его; воевода, сверх того, присваивает себе мещанские дворища и угодья, посылает мещан на черные работы, которые не следовало возлагать на мещан»[899].

Так поступали вообще все старосты или управители, заведовавшие королевскими имениями: они страшно грабили, вымогали и томили подведомственных им крестьян, и хотя закон предоставлял этим последним право жаловаться на своих притеснителей, но никто из обиженных не смел о том и заикнуться. По свидетельству поляка Старовольского: обвиняемый всегда будет прав, а потерпевший обиду будет обвинен. Читаем об этом в «Вестнике Европы»: «Получив какой-нибудь город во владение от короля, староста старался поставить жителей его в отношении себя наравне с подданными. Он заставлял их косить сено и доставлять в замок дрова; не дозволял им возить мед в Киев, а скупал сам по установленной однажды навсегда цене; без дозволения старосты не могли они ездить и ходить в рыбные и бобровые уходы, не имели права продавать рыбу и промышлять какими бы то ни было добычами; половину, а иногда и все имущество бессемейного казака после его смерти или когда его хватали татары брал на себя староста, наконец, увеличивал до произвольной цифры обычную с мещан и казаков подать, коляду на рождественских святках»[900].

В королевских имениях грабили крестьян все «господарские чиновники: судьи, ассесоры, экзаторы (сборщики податей), войты, бурмистры и др.». «В судах у нас, – говорит тот же Старовольский, – завелись неслыханные поборы, подкупы; наши войты, лавники, бурмистры все подкупны, а о доносчиках, которые подводят невинных людей в беду, и говорить нечего. Поймают богатого, запутают и засадят в тюрьму, да и тянут с него подарки и взятки».

Кроме безграничного произвола старост или их помощников, дозорцев, кроме непомерного хищничества чиновников, в королевских имениях свирепствовали еще польские жолнеры или так называемые вварцяные (наемные) войска. «Много, – продолжает Старовольский, – толкуют у нас о турецком рабстве; но это касается только военнопленных, а не тех, которые, живя под турецкой властью, занимаются земледелием или торговлей. В Турции никакой паша не может последнему мужику сделать того, что делается в наших местечках и селениях. У нас в том только и свобода, что вольно делать всякому что вздумается, и от этого выходит, что бедный и слабый делается невольником богатого и сильного. Любой азиатский деспот не замучит во всю жизнь столько людей, сколько их замучат в один год в свободной Речи Посполитой»[901]. В одно селение или местечко, в продолжение одного года, последовательно одна за другой приходили 30 или 40 хоругвей польских жолнеров; все они грабили жителей, насиловали женщин, рубили и кололи мужчин и делали тысячу других варварств. Обиженные не могли найти себе удовлетворения даже у самого престола, ибо само правительство Польши, при постоянном возвышении национальной аристократии, было слишком слабо и подчас вовсе бессильно: часто вварцяное войско, составив так называемые zwięski (связки), с оружием в руках, принуждало короля уступать своим требованиям. Но и помимо этих притеснений со стороны королевских старост, часто и распоряжения самого короля были тягостны для жителей украинских городов. Король Сигизмунд III в уставной грамоте к киевским мещанам писал, чтобы они, сверх обыкновенных повинностей, имели своих лошадей, обзавелись оружием и ходили в погоню за татарами[902]. Это была, очевидно, двойная и потому особенно тягостная повинность для мещан.

Так было в королевских имениях. Еще хуже того было в имениях панов. Уже хорошо знакомый нам Боплан, лично посещавший Польшу и Украину, замечает на этот счет: «Крестьяне польские мучатся как в чистилище, а господа блаженствуют как в раю»[903]. По польскому статуту 1557 года помещику и его управляющему предоставлено было право казнить своих крестьян смертью. В 1572 году издано было постановление, по которому крестьянам запрещалось жаловаться на своих помещиков. Это неограниченное право, дарованное панам самим правительством, вело к самым необузданным и диким произволам помещиков в отношении крестьян: каждый пан для взыскания своих бесконечных пошлин готов был и душу вымотать у крестьянина. «Польское право, – пишет Боплан, – предоставляло владельцам безусловную власть над подданными; не только не было никаких правил, которые определяли бы отношения подчиненности крестьянина, но помещик мог, по произволу, казнить его смертью, не давая никому отчета»[904]. Костомаров пишет о том же: «Даже всякий шляхтич, убивший простолюдина, ему вовсе не принадлежавшего, чаще всего оставался без наказания. Нет государства, – говорит в своих проповедях иезуит Скарга, – где бы подданные и земледельцы были так угнетены, как у нас под беспредельной властью шляхты. Разгневанный земянин или королевский староста не только отнимет у бедного хлопа все, что у него есть, но и его самого убьет, когда захочет и как захочет, и за то ни от кого дурного слова не потерпит»[905]. Но и этого мало. Положение крестьян в панских имениях еще более ухудшалось вследствие самого способа управления этими имениями: паны, или ленясь управлять своими имениями, или не имея на то способностей, отдавали их в аренду жидам, а жиды в этом случае были для крестьян настоящими кровопийцами. «Не так паны, як индианки, не так ляхи, як ти жиды», – говорит народная южнорусская пословица. И действительно, жиды, «как алчная саранча, как едкая моль», ежегодно десятками тысяч сползались на Украину. Опутав низкой лестью и рабским низкопоклонничеством панов, они захватывали в свои руки громаднейшие панские майораты, стягивали в свои бездонные карманы все богатства страны и страшно тяготели над всем тем, что только осмеливалось носить имя православного. Как арендаторам панских имений, жидам даны были чрезвычайные права на Украине: жид мог бесконтрольно распоряжаться жизнью и смертью всех крестьян, находящихся в аренде. В «Памятниках Киевской комиссии» приводится такой пример: «Дали мы, князь Григорий Коширский, лист жиду Абрамку Шмойловичу. По этому арендному листу, имеет он, жид, право владеть нашими имениями, брать себе всякие доходы и пользоваться ими, судить и рядить бояр путных, также всех крестьян виновных и непослушных наказывать денежными пенями и смертью»[906]. Такой же лист дан был князем Проясним пану Адаму Буркацкому и жиду Абрамку Турейску. Этот способ управления имениями посредством жидов-арендаторов и с дарованием таких прав жидам был самым распространенным на Украине[907]. После права над жизнью и смертью крестьянина жид всегда пользовался правом собирать пошлину в пользу своего помещика. А таких пошлин была поистине необозримая масса. Кроме обыкновенной панщины, всегда зависящей от произвола помещика, крестьяне исполняли множество других обязанностей в пользу пана и несли неисчислимое число мелких поборов. Так, кроме того что крестьянин сам лично и его дети выполняли различные службы у пана, кроме этого всякий крестьянин должен был три раза в год – перед Пасхой, Пятидесятницей и Рождеством – давать так называемый осып[908], то есть несколько четвериков хлебного зерна, несколько пар каплунов, кур, гусей. Кроме осыпа, в пользу пана шла пошлина, называемая роговое, то есть десятая часть от рогатого скота, лошадей, свиней и овец; пан брал очковое – пошлину с каждого улья; брал подать за право пасти скот – опасное, за измол муки – сухомельщина, за право собирать желуди – желудное, брал подать от улова рыбы – ставицина, за звериную охоту – десятина, за покупку или продажу съестных припасов – торговое; кроме всего этого, пан брал печеным хлебом, птицей, земными плодами и даже деньгами. Но для панов и этого было мало. Едет ли пан на сейм, собирается ли на богомолье или затевает свадьбу – на подданных непременно налагается какая-нибудь новая подать. «Куда ни проедет пан со своим своевольным оршаком (свитой), там истинное наказание для бедного хлопа: панские слуги шляхетского происхождения портят на полях хлеб, забирают у холопа кур, баранов, масло, колбасы, а пойдет хлоп жаловаться пану, – говорит Старовольский, – так его за то по ушам отшлепают, зачем беспокоит его милость, тем более что сам пан привык поступать так, как его слуги»… Снова обратимся к Костомарову: «Если пан владеет местечком, торговцы должны были в таком случае нести ему материю, мясники – мясо, корчмари – напитки; по деревням хлопы должны были давать «стацию» его гайдукам и казакам… Наберет пан у купца товаров, сделает ремесленнику заказ, и тому и другому не платит»[909]. Крестьяне не смели ни приготовлять себе напитков, ни покупать их у кого-нибудь другого, кроме жида, которому пан отдавал в аренду шинок, ни даже изготовить себе пасхи для светлого праздника. Для этой цели жид предлагал пасхи собственного печенья. И крестьянин должен был повиноваться ему, ибо жид, продав пасху, делал на ней особый знак мелом и во время освящения зорко следил за тем, чтобы не было пасх, испеченных самими крестьянами, в противном случае жид брал с виновного тройную против обыкновенной плату.