После татар и турок чаще всего приходилось запорожцам сталкиваться с поляками; поляки соседили с запорожскими казаками с западной стороны и с этой же стороны чаще всего делали свои нападения на «дикие поля»; отсюда же и запорожские казаки устремлялись «в Польшу шарпати ляха». Причины вражды запорожских казаков с поляками шли с давних пор и коренились в самой истории Речи Посполитой: события второй половины XVI и начала XVII столетия Литовско-Польского государства ясно раскрывают нам эти причины ненависти запорожцев к полякам, а потому на них следует и остановиться. 5 июня 1669 года, старанием и волей польского короля Сигизмунда-Августа, состоялась так называемая политическая уния Литвы с Польшей. По этой унии вся Южная Русь, то есть Украина (нынешние Киевская и Полтавская губернии), Волынь и Подолия отделены были от Литвы и присоединены непосредственно к Польше. Украина, или древняя Киево-Переяславская Русь, приняла это соединение с Польшей в одну Речь Посполитую на правах людей равных с равными и вольных с вольными: Jako rownych do rownych і wolnych do wolnych ludzi, как сказано было в акте pacta conventa. Для управления вновь составившимся государством учреждены были три равноправных гетмана: польский, литовский и русский; они имели права королевских наместников и верховных военачальников; на содержание свое первые два гетмана получали деревни, а последний – украинский город Черкасы. Но это равенство, соблюдавшееся польским правительством до некоторой степени в отношении русского сословия дворян, для людей недворянского происхождения оказалось только на бумаге: все простое народонаселение Украины было отдано в безусловную собственность польско-литовских, а отчасти и русских панов, князей и бояр, владевших им до этого времени только на ограниченных правах. Что касается украинского казачества, то новое польско-литовское правительство не могло даже и найтись, к какому сословию его причислить. Дело в том, что в Польше того времени юридически существовало только три сословия: 1) сословие шляхтичей, 2) сословие хлопов и 3) сословие мещан. Первое из этих сословий, шляхетское, пользовалось бесконечными правами, как в отношении собственной личности, так и в отношении государственного своего положения; второе сословие, хлопское, находилось в полной и беспрекословной зависимости от первого, и, наконец, третье сословие, мещанское, пользовалось очень ограниченными правами: правом личной свободы и сословной независимости, но и то лишь в тех немногих городах, которым предоставлено было так называемое магдебургское право. Из этого очевидно, что казацкое сословие Украины с его независимым строем и выборным началом не соответствовало ни одной из указанных категорий: казаков нельзя было причислить ни к шляхетству, ни к мещанству, ни тем более к хлопству. Причисление казаков к шляхте невозможно было вследствие упорного противодействия самих же шляхтичей, которые слишком дорожили своими исключительными правами и всегда отрицательно относились ко всем homines novi, которым король намеревался даровать шляхетские права. К мещанству казаков невозможно было причислить потому, что само мещанское сословие в Польше не было туземным учреждением; оно возникло вследствие магдебургского права и обнимало собой лишь ничтожную долю польского народонаселения; кроме того, ни занятия, ни самое местопребывание мещан нисколько не соответствовало занятию и местопребыванию казаков. Наконец, причисление казаков и к хлопству также невозможно было: такая мера могла бы возбудить со стороны украинского казачества, уже несколько раз звонившего своей саблей за личную свою свободу, поголовное восстание против поляков[871]. Король Сигизмунд-Август, виновник политической унии, подобно и всякому польскому дворянину, смотрел на казаков как на помеху в управлении краем, как на людей лишних. Правда, Сигизмунд-Август немногим из украинских казаков, тех, которые составляли незначительные села в северной части Киевского и Волынского воеводств, даровал шляхетские права. Король не хотел совершенного уничтожения и всех тех казаков, которые не получили этих прав шляхты, во все же он крайне не сочувствовал всему украинскому казачеству и вовсе не желал покровительствовать его дальнейшему росту. Правительство Сигизмунда-Августа нуждалось в казаках лишь во время войны, но войну Польша того времени вела на севере, куда казаки шли весьма неохотно. С турками и их вассалами крымцами Польша в то время старалась держаться на мирной ноге. Казаки, следовательно, оказывались излишними и, даже больше того, вредными для польского правительства, так как они нередко пополнялись людьми в высшей степени беспокойными, людьми буйными, не оседлыми, отличавшимися безнаказанностью, не платившими долгов и повинностей, людьми провинившимися пред законом, но которых «не во чем было сыскивать». Даже пограничные воеводы, старосты и другие урядники смотрели на них как на помеху в управления краем. У каждого из воевод или старост (старостой назывался собственно управитель ленного владения) были собственные казаки, составлявшие низшую степень привилегированных служебников, всегда готовых на всякого рода предприятия. Для той же цели, то есть в качестве польской пограничной стражи, старался употреблять казаков и король Сигизмунд-Август; другие же действия их он всячески старался парализовать. Отсюда целый ряд его грозных универсалов против казаков. «Многократно прежде писали мы тебе, – говорит король уже в 1540 году старосте Киевского воеводства, князю Коширскому, – обнадеживая тебя нашей милостью и угрожая наказанием, и приказывали, чтобы ты бдительно наблюдал и не упускал тамошних казаков нападать на татарские улусы; вы же никогда не поступали сообразно нашему господарскому приказанию, не только не удерживали казаков, но и ради своей выгоды сами давали им позволение. Сего ради посылаем дворянина нашего Стрета Солтовича; мы велели ему всех киевских казаков переписать в реестр и доставить оный нам. Приказываем тебе, чтобы ты велел всем казакам непременно записаться в реестры и после того никаким образом не выступать из наших приказаний, а тех, кто осмелится впредь нападать на татарские улусы, хватать и казнить, либо к нам присылать»[872]. В 1557 году король Сигизмунд-Август похвалил князя Димитрия Ивановича Вишневецкого за его подвиги против татар, но не согласился исполнить того, что Вишневецкий предлагал ему, – содержать гарнизон в устроенном им на острове Хортице замке. Напротив того, Сигизмунд-Август требовал от князя, чтобы тот старался не допускать своих казаков к нападению на области турецкого султана, с которым, как и с крымским ханом, у поляков был заключен вечный мир[873]. В 1568 году Сигизмунд-Август снова громил казаков. «Маем того ведомость, – писал он, – иж вы из замков и мест наших Украйних, без росказаня и ведомости нашое господарское и старост наших Украйных, зехавши, на Низу, на Днепре, в полю и иных входах переметшиваете… и подданным цара турецкого, чабаном и татарам цара Перекопского великие шкоды и лупезства чините, а тым границы панств наших от неприятеля в небезпечество приводите… Про то приказываем вам с поля, з Низу и зо всех уходов до замков и месть наших вышли бы, и где бы ся которые з вас о весь лист про сказане наше господарское недбаючи, того ся важил: того мы старостам нашим тамошним У крайним науку наши дали, што они со всими вами непослушними росказаня нашего чинити мают; так иж яко нарушите ли покою посполитого, караня строгого не дойдете»[874]. В 1572 году король Сигизмунд-Август поручил коронному гетману, Юрию Язловецкому, выбрать лучших из украинских казаков на королевскую службу. Выбранные казаки получали из королевской казны жалованье; они были изъяты из-под власти старост и подчинены непосредственно коронному гетману; для разбирательства же споров между оседлыми жителями и казаками определен был казацкий старший, некто Ян Бадовский, белоцерковский шляхтич. Старший имел право судить и карать подданных, освобождался от юрисдикции местных властей, кроме случаев насилия и убийств; дома старшего, его грунты, огороды были изяты из замкового и мещанского присуда; со старшего не полагалось подати, если бы он вздумал в своем доме иметь для продажи водку, пиво, мед и прочее; только в военном отношении старший подчинялся коронному гетману[875]. Отрицательное отношение короля к казакам не могло не быть известным и польскому обществу. В 1575 году татары сделали большой набег на Польшу, в отмщение ей, как говорит польский летописец Бельский, за поход Сверчовского в Молдавию (так называемая война Ивони). Татары вторглись в Подолье и проникли до самой Волыни. На пространстве сорока миль в длину и двадцати в ширину остались целыми одни замки да панские дворы, снабженные пушками. Летописец Оржельский насчитывает до 35 тысяч пленных людей, до 40 тысяч захваченных лошадей, до полумиллиона рогатого скота и без счету угнанных овец. Тогда поляки поспешили обвинить в этом набеге казаков. Винили их в том, что они не только накликают на Польшу бедствия войн, но что они даже умышленно пропускают татар через Днепр, чтобы потом отбивать у них награбленную добычу. После этого памятного года в Польше сильно заговорили о казаках, и заговорили именно как о вредном сословии для целого государства, подлежащем уничтожению. «Что отец с матерью собрали по грошу, то безрассудный сынок пропустит через горло в один год, а потом уже, когда неоткуда взять, боясь околеть с голоду, слышишь о нем – или очутился на Низу и грабит турецких чабанов, или в Слезинском бору вытряхивает у прохожих лукошки». Провинившимся перед законом шляхтичам, выставлявшим свои заслуги в запорожском войске, с целью заслужить снисхождение перед судом, польские государственные сановники говорили: «Не на Низу ищут славной смерти, не там возвращают утраченные права: каждому рассудительному человеку понятно, что туда идут не из любви к отечеству, а для добычи»[876].