Для русских, поляков, литовцев и запорожских казаков ногайские татары страшны были не могуществом и не обширностью своих владений, не мужеством и не храбростью своих вождей, а внезапностью своих набегов, жестокими хищничествами и варварскими истреблениями всякой оседлости в землях христиан. Ногайские татары не знали в те поры земледелия, мало занимались ремеслами и промыслами, они вели кочевой, пастушеский образ жизни, занимаясь преимущественно скотоводством и коневодством, всегда нуждались в предметах первой необходимости и пропитания и потому при первом удобном случае делали набеги на области соседних им народов и старались хватать там все, что попадалось им под руку. Не проходило почти ни одного года, чтобы татары не сделали набега на Украину и соседние с ней земли: 1516, 1537, 1575, 1589, 1598, 1640, 1666, 1667, 1671 годы ознаменованы страшными набегами татар на южные славянские страны; в эти годы татары уводили в неволю по 5000, 8000, 15 000 и даже по 55 000 человек христиан[855]. Сколь велико было количество христиан, уводимых татарами в неволю, можно видеть из тех примеров, как иногда безоружные невольники, пользуясь своей огромной численностью, восставали на пути следования в Крым против своих похитителей, избивали их поголовно и вслед за тем возвращались на родину. Увод в плен христиан был главнейшей целью татарских набегов на христианские земли, оттого набеги татар год от году принимали все большие и большие размеры, но особенно усилились с тех пор, когда крымские татары, с 1478 года, при хане Менгли-Гирее, подпали под верховное влияние Оттоманской Порты[856]. В дошедших до нас письмах татар к своим родственникам, которым они писали с пути набегов на Украину, читаем: «Запорожским черкасом разоренье большое, а татарам Господь Бог дал добычи больше, – не в которой посылке таковой добычи не бывало, ни одного нет без ясыря, а у многих по два, по три, по четыре или пять ясырей… У меня 20 ясырю, у Арслан Газы Мурзы 10 ясырю, у Каплан Мурзы 10 ясырю, у всех наших товарышей ясырю по 2, по 8 есть, кроме Алаша, никого без ясырю нет»[857]. Пленные христиане составляли для татар главный источник их богатства и служили даже предметом государственных налогов для крымского хана: «А новой-де хан крымской учал править на татарах со всякого полоненика по 10 коп.»[858]. В большинстве случаев невольники шли на восточные рынки как предмет купли и продажи; торговля невольниками развита была у татар на самых широких началах: татары, по замечанию современника, всегда были богаты невольниками, употребляли их и для продажи, и для залога, и для подарков, и во всякое время имели их под руками. Если какой-либо из татар случайно и не имел в известную минуту невольника, а между тем у него спрашивали этот товар, то он наперед заключал с покупщиком контракт и потом, имея у себя даже одного коня, мог доставать ему условленное число живого товара. Татары снабжали все восточные рынки христианскими невольниками: корабли, приходившие к ним из Азии с оружием, одеждой и лошадьми, отходили от них с христианским ясырем. Видя, какое множество каждогодно идет невольников в Крым из христианских стран, один меняла-еврей, сидевший у ворот Тавриды, спрашивал в недоумении у них, неужели в их странах все еще остаются люди[859]. Из всех невольников с особой охотой татары старались хватать женщин, которых называли они «белым ясырем» или «белою челядью» (от белых платков, коими покрывали свои головы невольницы). Захваченные в неволю славянские женщины шли для удовлетворения прихоти восточных деспотов, то есть турецких вельмож, купцов и даже самих султанов.

Положение несчастных невольников, и в пути, пока их вели в Крым, и в самом «невир-царстве», было поистине ужасающее. Захваченных в неволю людей татары расставляли в ряды по нескольку человек, связывали им назад руки сыромятными ремнями, сквозь ремни продевали деревянные шесты, а на шеи набрасывали веревки; потом, держа за концы веревок, окружали всех связанных цепью верховых и, подхлестывая нагайками, безостановочно гнали по сухой, черной, выжженной солнцем степи, убивая на месте слабых и питая сырой и дохлой кониной живых. Так догоняли жестокие изуверы несчастных до турецкого города Кизыкерменя, стоявшего у правого берега Днепра[860], и отсюда на нескольких дубах, то есть больших высоких лодках, переправляли их с правого берега на левый в татарские владения. Здесь гнали уже не спеша и не спеша добирались до реки Конские Воды к урочищу Кара-Мечеть. У Кара-Мечети татары пускали своих лошадей в степь на вольный попас, а сами приступали к дележу «ясыря». Но прежде чем начать дележ, они прикладывали каждому невольнику раскаленное огнем тавро на тех же местах, на которых прикладывают его и лошадям, и только после этого делили между собой свою добычу. Получив в неотъемлемую собственность невольника или невольницу, каждый татарин мог обращаться с ними как с собственной вещью; в этом случае особенно печальна была участь женщин: сластолюбивые мусульмане, не стесняясь ничьим присутствием, девиц насиловали при родителях, а жен при мужьях[861]. Тут не одна женщина оплакивала свой позор и не одна девушка теряла свое девичье «вено».

«И бесчеловечное сердце, – говорит очевидец, – тронется при прощании мужа с женой, матери с дочерью, навсегда разлучаемых тяжкой неволей; а зверские мусульмане бесчестят жен и детей в глазах мужей и отцов; обрезывают детей в присутствии родителей; одним словом, совершают тысячи неистовств»[862].

У Конских Вод татары разделялись на две главные массы: ногайцы шли на Кинбурн, крымчаки на Перекоп. Дойдя до своих мест, татары открывали торг невольниками, продавая их от самой высокой до самой низкой цены, смотря по товару: иногда брали целую кучу золота за одну невольницу, иногда красную феску или пару пистолетов за целый десяток невольников. Когда невольников выводили на площадь для продажи, то их ставили гуськом, одного за другим, точно «журавлей в полете», в числе нескольких десятков, прикованных друг к другу около шеи, и такими партиями продавали с публичного торга; при этом продавец очень громко выкрикивал, что выставленные рабы – самые новые, простые, нехитрые, королевского (то есть польского, литовского и украинского) народа, а не московского, считавшегося в Крыму хитрым, коварным, способным к побегам и потому сравнительно дешевым. При покупке выведенные невольники тщательно осматривались покупщиками, начиная с внешнего вида и кончая сокровенными частями тела: требовалось, чтобы у раба или рабы зубы не были редки и черны, чтобы на теле не было рубцов, бородавок, шишек и других недостатков. Однако ловкие продавцы иногда надували самых строгих оценщиков живого товара: лучший товар, девушек и мальчиков, они выводили после тщательного ухода за ними, предварительно откормив их, набелив, нарумянив и одев в дорогой шелк. Особенно высоко ценились у татар красивейшие девушки: «оне покупались иногда на вес золота и тут же на месте с барышом перепродавались». Главным местом торговли невольниками был крымский город Кафа, теперешняя Феодосия, с 1475 года непосредственно принадлежавший Турции, имевший в себе артиллерию и сильный гарнизон из янычар, кавалеристов и «двух видов» милиции. Но кроме Кафы невольники продавались в городах – Карасубазаре, Тузлери, Бахчисарае и Гёзлеве, переделанном по-русски в Козлов и называвшемся по-гречески Евпаторией. Здесь всегда жили турки, арабы, жиды, греки, армяне, покупавшие невольников и платившие дань за право торговли крымскому хану и турецкому паше, жившему в Кафе[863]. В Кафе можно было всегда встретить массу, иногда до 30 000 человек, христианских невольников, то вновь приводимых на рынок, то отправляемых в далекие страны на кораблях. «Этот город, ненасытная и беззаконная пучина, кровь нашу пьющая, лежит в удобном для морской торговли месте». Проданные невольники развозились по отдаленным царствам и народам «черного племени» – сарацинам, персиянам, индийцам, арабам, сирийцам, ассириянам, в Грецию, Египет, Палестину, Сирию, Анатолию и по всему Турецкому царству. Много и тут несчастным приходилось испытывать мучений. С одним судном их поднимали такое множество, что от тесноты они не могли ни двигаться, ни прилечь на пол: стоя принимали пищу и стоя спали; от такой тесноты и изнурительной поездки невольники целыми массами болели и целыми массами умирали; последних, без лишних церемоний, немедленно сбрасывали в глубокие волны моря. Так везли их неделями, даже месяцами, смотря по погоде и по расстоянию места, куда они были проданы[864].