Эмерик нахмурился:

– Вы не думаете, что она застряла в Ту…

– Твоя сестра – девушка находчивая и отважная, – твердо заявила мадам Буссе. – Я не сомневаюсь в том, что она нашла способ выбраться из Тулузы и в этот самый момент направляется в Пивер. Единственный вопрос заключается в том, когда она появится, а не появится ли вообще.

– Вы в самом деле в это верите, тетушка? – спросил он, прижимая к себе зеленый шерстяной плащ сестры. С того момента, как Мину вручила его ему на мосту, он не спускал с него глаз.

– Да, я в это верю. И когда Мину появится, ты должен будешь ей все рассказать. Не мне же это делать. Я вечно все путаю и говорю не то, что нужно. Мой муж… – Она не договорила. – Впрочем, это теперь не имеет значения.

– И вовсе вы ничего не путаете, – ухмыльнулся Эмерик. – Мне кажется, что вы отлично все понимаете, но делаете вид, что нет.

Мадам Буссе посмотрела на него пристальным взглядом, потом в ее глазах промелькнула озорная искорка.

– В самом деле? Ну, кто знает, кто знает… Иногда проще, чтобы тебя принимали за дуру и не замечали, чем считали умной и рассматривали под лупой каждое твое слово.

Мадам Нубель неожиданно поднялась:

– Это бесконечное ожидание действует мне на нервы. – Она обернулась к Гильому. – Ты точно уверен, что Бернар все еще в башне Боссю?

– Его с апреля держат в одной и той же камере, мадама. – Я всю прошлую неделю был в патруле и в замке не появлялся, но не вижу, с чего бы его вдруг решили куда-нибудь перевести.

– Я так и не понял, за что отца вообще арестовали, – подал голос Эмерик. – Какое преступление он совершил?

– Его приняли за браконьера, – отозвался Гильом. – Госпожа Бланш гостила в Тулузе – ну, или так нам сказали, – и за все вопросы безопасности отвечал капитан стражи. В ту же ночь схватили еще двух браконьеров. Их допросили и отпустили на все четыре стороны, взяв штраф, но, поскольку Бернар отказался назвать свое имя, капитан отправил его за решетку.

– А назвать свое имя Бернар не мог, – произнесла мадам Нубель задумчиво, точно размышляя вслух, – из опасения, что оно дойдет до Бланш де Брюйер и она догадается, кто он такой. Мне казалось странным, что от него все это время не было ни слуху ни духу, но я слишком беспокоилась из-за Алис.

– И что, до сих пор никто так и не знает, кто он такой? – спросил Эмерик.

Гильом покачал головой:

– Только мы четверо и, разумеется, теперь еще и мой дядя. – Он обернулся к мадам Нубель. – Или и ваш кузен тоже?

– Я не разговаривала с Полем о Бернаре, только об Алис. – Она вздохнула. – Странно, конечно, находиться в этом доме столько времени спустя. Двадцать лет прошло.

Мадам Бусе поглядела на нее:

– А вы знаете об этом деле намного больше, чем говорите, Сесиль.

Мадам Нубель поколебалась, потом кивнула:

– Это так. Но рассказывать об этом должен Бернар. Я дала слово молчать и не могу его нарушить.

Тут в темноте прозвонил колокол, и все умолкли. На пороге появился Беранже, заняв своей кряжистой фигурой весь дверной проем.

– Пора, – произнес он.

Замок Пивер

Последние проблески голубизны слиняли с неба, и в роще за замком запел соловей. В воздухе терпко пахло сосновой хвоей и влажной землей.

В окнах замка мерцали дрожащие огоньки, похожие на светлячков в бархатной синеве. В караульной будке ярко пылали факелы, отчего по двору, заросшему травой, метались удлиненные тени. Над входами в башни нижнего двора горели фонари. Ни одной живой души не было видно ни внутри этих стен, ни за их пределами. Но те, кто притаился во мраке, терпеливо ждали своего часа.

Негромкое, тщательно сдерживаемое дыхание. Капюшоны, низко надвинутые на лицо. Приглушенные реплики тех, кто ни в коем случае не желал быть услышанным, треск случайной ветки или стук камешка, сдвинувшегося под ногой, кажущиеся громче любого раската грома.

Глаза, устремленные на замок из лесной чащи.

Мадам Нубель с Гильомом подошли к подъемному мосту.

– Ты точно уверен, что готов на это пойти? – спросила пожилая женщина, положив руку на локоть молодого солдата. – Если вскроется твоя роль во всем этом, тебе несдобровать.

– Не вскроется, – сказал он, хотя она уловила в его голосе напряженные нотки страха. – Деревенские частенько приходят в замок, приносят кто еду, кто товары на продажу.

– В такое время?

– В любое время.

– Ну если ты так уверен…

– Не волнуйтесь. Ни у кого нет никаких причин в чем-то вас заподозрить, – заверил ее он. – Вы – жительница Пивера, одна из нас.

– Что это было? – прошептал Пит, вытаскивая шпагу.

– Ничего, – быстро отозвалась Мину. – Соловей заливается, ты разве не слышишь? Они всегда в это время поют.

Пит опустил руку:

– После баррикад у меня даже самые невинные звуки вызывают подозрения.

Они вновь привалились к березе, чей корявый ствол серебрился в лунном свете. Мину принялась вертеть в пальцах опавший листок.

– Смотри, как похож на слезу!

Пит рассмеялся и поднял с земли, на которой они сидели, еще один:

– Мне больше нравится этот, он похож на сердце.

– Это ольха, – сказала Мину. – Когда я была маленькой, мама учила меня различать деревья по цветам и листьям. Мы с ней уходили гулять в лес, или на болото ниже по реке, или в сад на склонах Ситэ.

Пит улыбнулся:

– Мое детство в Амстердаме прошло среди каналов и дамб. Под свист ветра в снастях высоких кораблей и голоса купцов, выгружающих свой товар. Шум и суета, и никакой тебе деревенской идиллии. – Он снова замер. – А это что за звук?

На этот раз Мину тоже его услышала. Треск ветки под чьей-то ногой.

– Он донесся оттуда, – прошептала она, указывая вглубь лесной чащи.

– Я пойду посмотрю.

– Нет, подожди.

– Я быстро. Лучше выяснить наверняка.

– Пит, нам лучше держаться вместе, – сказала Мину, но ее слова оказались обращены к луне. Он уже исчез.

Она немного подождала, вслушиваясь в темноту с надеждой, что вот-вот раздадутся его шаги. Соловьиные трели сменились уханьем вылетевшей на охоту совы. Затем колокола на деревенской церкви пробили восемь часов вечера. Может, пойти за ним следом? А вдруг там кто-то есть и Питу нужна помощь?

Она подняла глаза. В тут же секунду свечи, горевшие в окнах высокой прямоугольной башни замка, погасли. Для отхода ко сну время было еще слишком раннее, но может, у них тут в горах так принято?

– Пит? – прошептала она в ночную тьму; кажется, ей послышался какой-то звук.