Он стоял ко мне спиной, между гончарным кругом и печкой для обжига, вертел в руках бесформенный деревянный брусок. В детстве он говорил, что такое занятие помогает разрабатывать непослушные пальцы. Правда, поделки у него тогда получались не очень.

Я окинула взглядом ряд полок у дальней стены. Застывший на задних лапах единорог, солнце, пожирающее луну, чудовище, держащие на руках юную девушку, ее лицо закрывали волосы… Все поделки выглядели грубыми и не слишком умелыми.

На краю стола примостилась большая глиняная кружка, полная почти черных вишен. Интересно, где он их нашел в этой глуши? Он всегда их любил. Даже когда врал, что не любит.

Я перевела взгляд на застывшую спину. Он не поворачивался, и лишь по напряженной шее я знала, что он меня услышал. И догадался, кто именно стоит у двери.

– Вижу, мотивы твоих поделок остались прежними, – негромко сказала я, придвигаясь ближе.

Он тихо вздохнул. Повернулся.

Я охватила его облик одним взглядом, впитала в себя. Одет в черный грубый свитер, джинсы и ботинки. Похудел и осунулся, словно регулярно забывает поесть. Отросшая темная щетина, морщинка на лбу. Рваный шрам на щеке, которого раньше не было. Сжатые бледные губы. И серые глаза, в которых дрожит, словно дышит, зрачок.

– Новая прическа? – Голос слегка сиплый, верно, снова застудил горло. И потерял очередной шарф. – Красиво.

Если бы это был не он, я бы подумала, что это безжалостное вранье. Красиво? Ощипанные красные перья, торчащие во все стороны?

Но это был ОН. И для него я всегда была красивой. Этот парадокс поначалу дико меня изумлял. Ну как, как можно в любом состоянии считать девушку восхитительной? Ну не бывает же такого!

У него получалось.

Очень медленно он положил на стол брусок и нож.

Имя еще не прозвучало, но уже звенело в воздухе тончайшим ультразвуком – неслышимым, но сводящим с ума.

– Как ты сумел исчезнуть из храма Якова? И выжить?

Он тяжело вздохнул.

– Я не хотел уходить. Не хотел оставлять тебя. Если бы я мог что-то сделать…

– Я знаю. – Конечно, я это знала. – Но ты умирал. Я думала, что у Якова получилось. А ты и так мне помог! Дал время на то, чтобы я открыла червоточину в Эйд-Холл!

Я не стала упрекать в том, что не подал мне весточку. Сейчас я знала, почему он так поступил.

– Но как? – Я все еще не понимала. – Ты не можешь менять реальность! Если бы мог, все было бы иначе…

– Да, – спокойно кинул он. Словно это ничего не значило.

Я снова обвела взглядом мастерскую. Сложенные поленья, узкий стол, инструменты. Полки с поделками. Чудовища и красавицы, кометы и солнца, а между ними…

– Единорог! – Озарение оказалось сродни ледяному душу. – Боги, как же я раньше не догадалась! Единорог! Символ Ордена! Черный Единорог, который должен быть в каждом доме, в каждом углу, на каждой монете! Да он же поистине везде! А тебя… тебя называют всевидящим. Всепроникающим. О черт. Так и есть! Божественный…

– Фрейм, – сухо оборвал он. – Осталась лишь оболочка. Ты, конечно, права, Рид. Все дело в единорогах. Через них я могу видеть и ощущать. Даже перенимать умения тех, кто стоит рядом с этим символом.

Так вот откуда все его выдающиеся умения! Метание ножей, познания в целительстве, бойцовские навыки! Даже ледяная скульптура в Арвиндале.

– Фрейм – это обрамление для чьих-то талантов. Структура без содержания. Это рамка, надетая на чужую картину. Я ведь говорил, что настоящим тебе не понравлюсь, – криво улыбнулся он.

Я вспомнила как он прыгнул на спину Зверя, как защищал меня в Игре, как закрыл собой на корабле. О нет! Фрейм – это вовсе не пустая оболочка!

– Но ведь решения принимаешь именно ты. Рискуешь жизнью тоже ты, и получаешь раны – ты! – выдохнула я.

– Эффект восприятия через единорога длится недолго, к сожалению. Но как ты заметила, бывает весьма полезным. Главное, быстро найти носителя нужного дара, – так же сухо продолжил он. Совершенно безэмоционально, словно все это ничего не значило.

Но я не поверила ни единой ноте. Они безбожно фальшивили.

Еще как значило. Он был богом, а стал лишь пустой рамкой.

Сделала шаг вперед, и он попятился.

Да, с ним всегда было сложно.

– Когда я начал покрываться золотом, у меня было лишь несколько минут, чтобы найти то, что мне поможет. Но, думаю, Яков давно что-то подозревал, потому что в его храме не было ни одного единорога. Ни единого! Мне повезло в самый последний момент, когда прибежало подкрепление. Один из стражей обладал даром перемещения, и в его кармане лежал рогатый. Изображение на монете было истертым и тусклым, но я благодарен и за это. Эффект рамки сработал, и меня выкинуло на окраину Боргвендама к знакомому целителю. По правде, он скорее специализируется на допросах и пытках, но не будем придираться к определениям.

Я опустилась взгляд на руки Фрейма и тонкие шрамы, покрывающие кожу.

– Что он с тобой сделал?!

– Избавил от золотой лихорадки, – усмехнулся Фрейм. – Для этого пришлось выпустить почти всю мою кровь, но это помогло. Хотя, скорее, дело в том, что вы убили Якова. Его проклятие не успело сожрать меня целиком, а способность к исцелению сделала остальное. Но я долго провалялся в отключке.

Я потерла виски. Боги! Значит, он был совсем близко. Не зря меня так манили железные башни, не зря мне хотелось вернуться в этот город. Он был там. Измученный, обескровленный, почти мертвый. Если бы я только знала!

– А когда я наконец очнулся, все уже закончилось, Рид. А ты… ты была в Арвиндале.

– Я просто была в Арвиндале! – не выдержала я. – Потому что… потому что… Черт! Ты мог бы просто посмотреть, что я там делаю, ведь в Звездном Дворце полно единорогов!

Он снова уставился на свои руки. Все ясно. Он не хотел смотреть. Боялся, что увидит меня в объятиях Димитрия?

– Я хотел верить, что ты наконец счастлива, – пробормотал он.

Нет, все-таки он катастрофический дурак. При всей своей гениальности!

Фрейм потрогал дощечки на столе.

– Значит, ты вспомнила.

Я кивнула.

Он почти не выдал волнения. Лишь губы сжались плотнее. О да, годы не прошли бесследно. Он тоже повзрослел.

– И что же ты вспомнила?

Я сделала осторожный шаг вперед.

– Мальчика, который пришел на именины моего брата. Странного и неулыбчивого мальчика, который не желал ни с кем разговаривать. Я тогда подумала, что, как и Коллахан, он не может говорить.

Фрейм смотрел на стол и дощечки, но слегка улыбнулся.

– А потом узнала, что мальчик говорить может, просто не считает нужным это делать. Он вообще был необычным. А потом он прикоснулся к рукаву моего платья.