надо?

— Да вот, я разговаривал с Валентином... А сейчас сижу, смотрю телевизор, и вдруг меня осенило...

Он рассказал.

На другом конце провода долго молчали.

— Ты слушаешь?

— Да, — сказал Стур. — Вопрос, безусловно, заслуживает внимания... Завтра мы потолкуем...

— Я решил, что лучше позвонить тебе сразу. Надеюсь, не помешал?

— Нет, ничего...

— Тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

— Забавно, — сказал он Саге. — Я звонил сейчас Фрицу. Похоже, что я потревожил его в самый пикантный момент.

— Что ж в этом забавного? — улыбнулась Сага. — По-твому, пожилые люди начисто лишены сексуальных потребностей.

Стефан открыл холодильник, достал масло, плавленый сыр и икру. Из буфета вынул хлебцы.

— Ты вроде говорил, что не голоден?

— А может, ты тоже поешь? — спросил он, обнаружив у себя в руках продукты.

— Кофе скоро будет готов. Да, пожалуй...

— Два?

— Угу...

Он намазал хлебцы маслом, потом смешал сыр с икрой, добавил мелко нарезанного луку. И все поглядывал на жену.

Она была рыжая, невысокого роста, довольно пухленькая и живая. И цветущая. Зеленые глаза задорно сверкали, а губы легко складывались в улыбку.

С ней легко было разговаривать. О чем угодно. И они делились друг с другом всеми заботами. Даже по работе. Сага преподавала гимнастику.

— Ты о чем-то задумался? Сидишь с отсутствующим видом.

— Правда? — сказал он.

И обнаружил, что положил лук в коробку с плавленым сыром.

— Да... Я думал об Эрике...

— Да брось ты.

— В субботу я должен с ним серьезно поговорить.

Она вопросительно поглядела на него.

И он объяснил.

76

Наступило утро.

Утро пятницы.

Рабочий день.

Во второй половине дня все собрались в кабинете комиссара уголовной полиции Фрица Стура.

Стур в виде исключения был без пиджака, развязанный галстук болтался вокруг шеи, жилет был расстегнут.

— Я разговаривал со школьным попечителем, — начал Элг. — Мальчик несколько неуравновешенный, вспыльчивый. В приступе ярости проявляет недюжинную физическую силу. Становится просто опасен... В такие моменты обращаться с ним следует с осторожностью.

— Это что-нибудь серьезное?

— Неврозы и депрессия. Остро переживает домашние неурядицы. Так, во всяком случае, считает попечитель. В семье он чувствует себя чужим. Против отчима у него своего рода комплекс. А к матери питает любовь, смешанную с ненавистью. И неким инстинктом покровительства, хотя сам, видимо, не отдает себе в том отчета.

— Хм... Следующий...

— Я разговаривал с его учителями, — сказал Валл. — Он несколько неуправляем, дерзок, но очень способный. Хотя, к сожалению, ленивый. Учение ему давалось легко, в младших классах он почти не готовил уроки, но все прочно застревало в голове. Занятиями себя не утруждает, схватывает все на лету. Всегда противопоставлял себя классу. Любит выделяться. Одно время его пытались задавить, но он вздул кого надо. А когда соперники затеяли против него своего рода психологическую войну... то есть хотели подавить его психически... он с ними тоже быстро разделался.

Валл замолчал, посмотрел на Стура. Тот согласно кивнул.

— Может, у него двойственная натура? — спросил он.

— Как это?

— Ну... не знаю, смогу ли толково объяснить, что я имею в виду... Это, так сказать... тип, который пытается вести себя как взрослый, а на самом деле даже до своего возраста не дорос.

— Хм... Пожалуй, что-то в этом роде...

— Мне удалось отыскать в Умео его родного отца, — сказал Карлссон. — Майя разошлась с ним потому, что семья, как говорится, дала трещину, которую не заклеишь. Правда, тут и Ханс сыграл свою роль. Эйнар, прежний ее муж... по-видимому, ей изменял. Ну и в самый критический момент в жизни Майи возник Ханс. Они расстались, и после недолгого периода пересудов и сплетен... разница в возрасте и прочее, к тому же она — жена преподавателя, он — его ученик... Ханс с Майей поженились. Енс остался как бы между ними и вне всего этого... как бы на нейтральной полосе. Мальчик замкнулся в себе, стал мнительным, обидчивым. Дело вовсе не в том, что Майя или Ханс пренебрегали им. Так получилось само собой.

— Они поддерживают отношения? — спросил Стур. — Мальчик с отцом?

— Тут дело плохо. К матери отношение двойственное: и холодность, и разочарование, и в то же время жалость и любовь. А что касается родного отца, то, похоже, Енс его не жалует.

— А к Хансу он как относится?

Карлссон пожал плечами и сунул в рот щепотку табаку.

— Я разговаривал с тренером в боксерском клубе, — оказал Маттиассон, глядя, как Карлссон относительно чистым носовым платком вытирает коричневые от табака пальцы. — Енс тренируется много и упорно. По его словам, Енсу будто наслаждение доставляет терзать свои мышцы. Будто таким образом он возмещает что-то, чего ему недостает в жизни. Кроме того, я повидался с его прежней девушкой. Их дружба прекратилась еще осенью. Она не могла его больше выносить. Он действовал ей на нервы. Явное расхождение и в физическом, и в эмоциональном плане.

— Хотел бы я знать, чем он занимался в ту ночь, когда была убита Ильва Нильссон, — сказал Элг.

— Что будем делать дальше? — спросил Карлссон.

— Брать его, — буркнул Валл.

— Да, — сказал Стур. — Другого пути я не вижу...

77

— Исчез? — воскликнул Стур, сорвавшись на фальцет.

— Да, — сказала Майя. — Он ушел вчера вечером, сразу же после вас. И не вернулся.

— Можно мне заглянуть в его комнату?

— Конечно, пожалуйста.

Она отворила дверь, и Стур перешагнул порог. Элг остановился в дверях.

Незастеленная кровать. Цветастые занавески на окне. Книжная полка с учебниками и дешевыми книжонками, купленными в киосках, карманное издание «Уловки-22», книги по боксу. Старые подшивки журналов «Рекорд» и «Алл спорт», зачитанные, замусоленные, пожелтевшие страницы.

Большой портрет Мухаммеда Али на стене.

У других юнцов на стенах поп-звезды, подумал Элг.

Обычный проигрыватель и небольшая стопка пластинок.

Он перебрал пластинки. Битлы, марши Сузы,