— Заткните его! — крикнул князь Кольцов, вскочив со своего места. — Или я за себя не ручаюсь!

— К тишине! — Баскаков трижды постучал судейским молотком, но Романа Романовича было уже не остановить.

— Ты что, грязь, возомнила, что тебе реально всё можно⁉ — крикнул он и небрежным жестом ослабил галстук. — Ты охренел совсем⁉ Ты думаешь твой папашка кинул на меня детей, отобрал жену, а теперь, когда каждый из них вырос и тебя, ублюдка, соплёй перешибёт, ты явишься и заберёшь их в свою дружную семью⁉ А вот…

«…а вот х*й-на-ны» — записала Светлана Степановна Круглик и вновь решила свериться с тем, что записывает программа её племянника.

«Скуй на ныть» — было написано на экране смартфона. А ещё чуть ранее не менее понятное: «желтый, рожа, куй плетёт».

— Ха, — невольно вырвался смешок у Светланы Степановны.

— Как ты смеешь так разговаривать с аристократом⁉ — князь Кольцов тем временем побагровел лицом. — Ты⁉ Чернь!

— Ах, простите, Ваше Еб*бейшество, — Апраксин изобразил что-то вроде книксена и смачно харкнул себе под ноги.

«Еб*бейшество», — не в силах сдержать триумфальную улыбку записала Круглик, а потом и вовсе крикнула:

— ДА-А-А-ААА!!! — когда смартфон вместо набора текста взял и просто-напросто завис.

Все взгляды тут же устремились на неё. Апраксин тоже взглянул на Светлану Степановну, улыбнулся ей, сказал:

— Что и требовалось доказать! Простые люди на моей стороне! Спасибо вам за поддержку, барышня! — а после вернулся к своему прежнему собеседнику. — Ты если думаешь, что всё это представление, которое ты по собственному скудоумию решил устроить, закончится для тебя чем-то хорошим, то…

Россиюшка, — подумала про себя счастливая Света Круглик, — матушка. Как необъятна ты, как широка. Как многогранна ты и твой язык со всеми его диалектами, фразеологизмами и искренней любовью народа к словообразованию на ходу. И как, оказывается, прекрасен мат со всеми его производными!

Как он волшебен!

Как виртуозен и искусен!

Да он же как… как… как балалайка!

Нет в нём пресности, лишь крайности одни. Либо весёлый разухабистый бой, от которого ноги сами пускаются в пляс, либо душераздирающий перебор, что пробивает на слёзы! — додумала Светлана Степановна и твёрдо решила, что сегодня же придёт домой и прямо с порога матюгнется при муже. И будет матюгаться отныне, и впредь, и племянника своего вместе с его программой нахер пошлёт.

Ну а пока что…

— Ваша Честь, я требую наказать ответчика, — вмешался в перебранку белобрысый юрист. — А наказание исполнит семья Кольцовых, потому как он прилюдно оскорбил честь и достоинство князя Сергея Серафимовича.

— Вертел я князя вашего!

— К тишине!

— Ты мне за всё ответишь!

— Пошёл ты на…

Вз-з-з-з! — все крики разом смолкли, потому как в зале суда открылся портал. Восторженное: «А-а-а-ах!» — покатилось по залу и тут же защёлкали вспышки журналистских фотоаппаратов.

— День добрый, — и из портала вышел…

Нет, не паренёк. Пареньком он был, когда щеголял в песочных бриджах и футболке «MetallicA». Теперь же, в парадном рифтерском кителе с блестящим орденом на груди он был настоящим мужчиной.

— Прошу прощения, чуть припозднился, — сказал Ярослав Апраксин и портал за его спиной захлопнулся. — Не мог бы кто-нибудь ввести меня в курс дела?

— Мог бы, — изо всех сил изображая невозмутимость сказал юрист Кольцовых. — Ваш отец только что оскорбил князя и теперь понесёт ответственность. Сергей Серафимович сам назначит наказание.

— Воу-воу! — улыбнулся Ярослав и явно наслаждаясь вниманием и каждым своим шагом проследовал за кафедру защиты, к отцу. — Про «оскорбил» я вполне предполагаю, что такое могло быть. И про «понесёт ответственность» согласен. Вот только с чего бы это вдруг Сергей Серафимович будет чего-то там назначать? Разберёмся, как полагается. На дуэли.

— Должно быть, сказывается ваше воспитание, — юрист Кольцовых гаденько ухмыльнулся. — И вы не совсем понимаете аристократические порядки Российской Империи, но вызвать аристократа на дуэль может только другой аристократ.

— Ага, — кивнул Ярослав. — Закончил?

— Э-э-э…

— Ну слушай тогда, — и достал из внутреннего пиджака кителя красивую такую бумажку с тиснениями, позолотой и вензельками.

— «По указу его Императорского Величества и Самодержца Российского Павла Третьего, — начал вслух зачитывать свою бумагу Ярослав, — за ратную службу, вклад в развитие Империи и закрытие Карельского рифта, с такого-то числа семейству Апраксиных жалуется баронский титул».

Тут Ярослав свернул и убрал бумагу обратно.

— Там ещё много, — сказал он и пожал плечами. — Но основную суть я передал.

В зале суда воцарилось молчание.

— Это я что, барон теперь? — шёпотом, который был слышен в каждом уголке уточнил Роман Романович у сына.

— Типа того, — шепнул Ярослав ему в ответ. — Я бы на себя оформил, но там наследные заморочки… короче, мы теперь все бароны и баронессы.

— Ну за***ись, чо? — Роман Романович потрепал сына по голове. — Молодец.

А тишина всё продолжалась. Люди переваривали и зрели для реакции; вот-вот рванёт. Ну а пока не рвануло, Апраксин-младший нашарил глазами в толпе князя Кольцова.

— Ну что ты, белобрысый? — улыбнулся он. — Плаки-плаки?

«Плаки-плаки», — записала Светлана Степановна Круглик, не в силах сдержать слёзы счастья…

Глава 5

Про оскорбления и оскорбленных

— Странное место для встречи, — сказал мой драгоценный родитель, приобнял за плечо старенькую морщинистую китаянку и улыбнулся на камеру.

— Спасибо! — уроженка Поднебесной сунула бате пятисорублёвую купюру, чуть поклонилась ему и отошла в сторону, а на её место уже устремилась супружеская пара таких же азиатов.

Благодаря языковой руне я прекрасно понимал о чём говорят туристы, и если в двух словах, то каждый их диалог звучал примерно одинаково:

— Кто это такой? — спрашивал турист номер один.

— Хрен его знает, — отвечал турист номер два. — Но давай сфотографируемся, пусть будет.

— Давай.

А дело было в том, что я попросил новоиспечённого барона Апраксина впредь соответствовать своему титулу; не только в словах, мыслях и поступках, но ещё и внешне. Вот только не проследил за этим должным образом.

После четырёх дней в морозильнике, мне очень хотелось отдохнуть и вдоволь потюленить, а потому я дал бате денег и свободу выбора. Батя распорядился всем этим так, будто бы видел аристократов лишь в