Так что мое удивление насчет огромного жалованья хоть ипонятно, но беспочвенно. Все-таки мы занимаемся хоть и благородным делом, номалоэффективным. Правда, в моем случае лечим не сами симптомы, а именноболезнь, так что лично мне такой высокий оклад назначили как бы не совсем зря.

Вся эта психотерапия прокручивалась у меня в мозгу, когдаутром брился, чистил зубы, наспех завтракал и перед зеркалом повязывал галстук.

Машина пока на стоянке, у меня нет пары лишних дней нарегистрацию, получение номеров, техосмотр и прочие заморочки. Так что наавтобусе и метро с пересадками я добрался за четверть часа до начала работы.

Охранник кивнул, Валькирия из «Нибелунгов» по имени Тина ужеза своим столом подправляет макияж, мне кивнула, как старому знакомому. Эммыеще нет, я чуть ли не на цыпочках прошел к своему кабинету, робко открыл дверь,будто опасаясь, что там кто-то уже сидит.

Экран засветился от прикосновения к сенсорной пластинке,никто, кроме меня, его не запустит, класс. Та-а-ак, скорость скачивания… нифига себе, что у них тут за мощности?

Через четверть часа, окончательно ошалев, я кликнул наиконку с лицом Глеба Модестовича. Она расширилась на экран, Глеб Модестовичпересматривал бумаги, на вызов вскинул голову.

— А, Евгений Валентинович… Вопросы?

— Вопросы, — подтвердил я виновато.

— Не стесняйтесь, — ответил он. — У всехмного вопросов. А у нас есть ответы!

— Но у меня дурацкие, — предупредил я.

— У всех поначалу дурацкие, — успокоил он. —Слушайте, мой кабинет в конце коридора. Вы его увидите сразу.

— Удобно ли? — усомнился я.

— Удобно, удобно, — заверил он.

— Тогда приду прямо сейчас? — спросил я. —Или когда вам лучше?

Он вздохнул.

— Лучше сейчас. Быстрее войдете в курс дела. Давайте,топайте.

Я заискивающе улыбнулся, все-таки у него своих дел полно, сдругой стороны — каждый за себя, один бог за всех, так что я должен впервую очередь лоббировать интересы самого ценного человека на свете. Понятно,кто этот человек.

Глеб Модестович поднял голову от бумаг, суетливо указал мнена кресло по эту сторону стола. Дисплей, судя по всему, включен, потому что онотвел от него взгляд с явной неохотой, словно в Red Light Center кого-топодтащил к постели.

— Садитесь, садитесь… Кофе хотите? Или чаю?

— Не отказался бы, — промямлил я осторожно.

— Да не волнуйтесь, — заверил он, — я не самделаю. Хотя скажу не без хвастовства, уж что-что, а кофе делать я умею. Но,увы, самому не положено. По рангу.

— Да я ничего…

Он тронул клавишу и сказал негромко:

— Люся, две чашки кофе… Евгений Валентинович,предпочитаете слабый или крепкий?

— Лучше крепкий, если можно.

— У нас все можно, — ответил он и, улыбнувшись,добавил: — Кроме того, что нельзя… Люся, две крепкого.

Я сразу за ухватился за последние слова:

— А многое нельзя?

— Многое, — ответил он. — Но если человекнормален, он ограничений почти не заметит. Все-таки мы многое не делаем вовсене потому, что кого-то страшимся?

— Резонно, — согласился я.

Открылась дверь, вошла с подносом в руках незнакомаядевушка, такая же хорошенькая, как и Эмма, только полнее. Мягко улыбнувшись,переставила на стол чашки с дымящимся кофе, вазочку с печеньем и кусочкамисахара, оставила ложечки и молочник, так же молча ушла, провоцирующе двигаяягодицами.

Глеб Модестович проследил за моим взглядом.

— Из отдела снабжения, — сказал он. — Недело, если высоколобые занимаются, скажем, чисткой обуви. Так какие проблемы?

Я опустил в темную жидкость два кусочка сахара, в головесотни вопросов, медленно размешивал серебряной ложечкой. Кабинет постепеннозаполнялся густым ароматным запахом.

— Глеб Модестович… если честно, то когда мне сказали,какую зарплату буду получать, я согласился так поспешно, что едва из штанов невыпрыгнул. Сейчас же хочу понять… в пределах допустимого, конечно, чемзанимается фирма, чтобы быть максимально полезным. У меня никогда не былоидеалом «получаю столько-то рэ и ничего не делаю». Я люблю работать, хотя стаким заявлением даже в рыночное время выгляжу полным идиотом.

Он смотрел на меня без насмешки, лицо оставалось серьезным.Сахар размешивал так же машинально, как и я.

— Не вы один, — заметил он устало. — Не выодин. Могу сказать, что здесь вы среди… подобных экземпляров. Я, кстати, тожебольше люблю работать, чем развлекаться.

Я подумал невольно, что в его возрасте уже ничего больше ине остается, как работать, а он, словно прочитав мои мысли, добавил:

— И всегда любил. Даже во времена, когда был моложевас, Евгений Валентинович.

— Да я ничего такого…

Он прервал:

— Насчет нашей работы, Евгений Валентинович. Наша цель,вы будете смеяться — сейчас принято смеяться над всем, особенно надсвятыми целями, — наша цель — самая благая на свете. Выше ее, какговорится, нет вообще. Итак, чем занимается фирма? Скажу честно: работаем наблаго всех людей. Не какой-то группы, нации или религии, а именно всегочеловечества.

Я спросил осторожно:

— Благотворительная организация?

Он кивнул:

— Именно!

— То есть, — уточнил я, — принимаетепожертвования, покупаете на них зерно и отправляете в Африку?

— И это тоже.

Он наконец положил ложечку на блюдце и осторожно прихлебывалкофе, удерживая чашку двумя руками. Я тоже так люблю смаковать, но, чтобы он неподумал, что передразниваю, взял одной рукой, продев палец в ушко ручки.

Мне показалось, что он заметил искусственность моегодвижения, по губам скользнула легкая улыбка.

Я пробормотал ошарашенно:

— Простите… Вот уж не ожидал увидеть под такой солиднойкрышей таких… таких идеалистов!

Он ответил мягко:

— Евгений Валентинович, разве вы забыли свои работы?Такой идеализм экономически выгоден. Общество без войн быстрее развивается,богатеет, люди начинают заботиться о своем здоровье, а не только о том, как быуцелеть, выжить… Общество без конфликтов охотнее развивает науку, культуру,искусство. Общество с высоким уровнем образованности скорее создаетнаучно-технические ценности.

Я пробормотал снова:

— Да, но… все, когда произносят слово «общество»,подразумевают общество своей страны!

— Согласен, — ответил он мягко. — Что ж,мы — первые, кто заботится обо всем человечестве. Для нас нет разницы нетолько между населением европейских стран, но даже мусульмане, которые сейчас сЗападом в жесткой конфронтации, а кое-где даже идут бои, — для нас такиеже люди, как и жители Берлина, Парижа, Москвы или Лондона. И мы помогаем им вмеру своих сил поддерживать мир, гасим конфликты…