Слезы навернулись на глаза. Бедняга Мэтт. Она сделала емуочень больно, но он так терпимо к этому отнесся. Он даже был мил со Стефаном.

Стефан. Сердце глухо и тяжело стукнуло, выжимая две слезинкииз глаз. Ну вот, наконец-то она заплакала. Елена плакала от гнева, унижения,разочарования… и чего еще?

Так что она сегодня потеряла? Что она испытывала к этомуиностранцу, Стефану Сальваторе? Да, он явился для Елены вызовом, и это делалоего каким-то особенным, интересным. Вне всяких сомнений, Стефан был юношейэкзотичным… волнующим.

Странно, но это о самой Елене мальчики порой говорили, чтоона самая экзотичная и волнующая. И позднее она слышала от них самих или от ихподруг и сестер, как они нервничали перед прогулкой с Еленой Гилберт, как ихладони потели, а в животах словно порхали бабочки. Елена всегда находила такиерассказы забавными. Ни один из мальчиков, с которыми она встречалась, еще незаставлял ее так нервничать.

Но когда сегодня Елена заговорила со Стефаном, ее пульсучастился, ладони стали влажными, и в животе поселились не то что бабочки, асамые настоящие летучие мыши.

Быть может, Елена так заинтересовалась этим парнем, потомучто он заставлял ее нервничать?

«Не слишком хорошая причина, Елена, – сказала она себе. –Если честно, то очень скверная».

И еще, конечно, большую роль играл рот Стефана. Ноги Еленыначинали подгибаться при одном взгляде на эти скульптурно вырезанные губы откакого-то ощущения, совершенно отличного от нервозности. И черные как ночьволосы – пальцы Елены буквально чесались от желания вплестись в эти мягкие локоны.Гибкое, умеренно мускулистое тело, длинные ноги… и поистине удивительный голос.Именно этот голос заставил ее вчера принять окончательное решение, придавая ейнепоколебимую целеустремленность, рождая твердое желание его заполучить. ГолосСтефана, когда он обращался к мистеру Таннеру, был спокоен и надменен, но,несмотря на это, странным образом неотразим. Елена мечтательно задумалась отом, как этот прекрасный голос звучит в ночи, шепотом произнося ее имя…

– Елена!

Елена невольно подскочила, все ее мечтания мигом разлетелисьсверкающими осколками. Однако звал ее вовсе не Стефан Сальваторе, а тетяДжудит, стучащая во входную дверь.

– Елена? Елена!

А вот к тете тоненьким пронзительным голоском присоединиласьМаргарет.

– Ты дома?

Горестные переживания вновь захлестнули Елену, и онаогляделась. Нет, прямо сейчас она никак не могла встретиться лицом к лицу совстревоженными расспросами тети или с невинной восторженностью Маргарет. Тольконе с влажными ресницами, когда слезы угрожали снова хлынуть из глаз.Молниеносно приняв решение, Елена выскользнула через заднюю дверь, когдапередняя открылась.

Выйдя с заднего крыльца во дворик, Елена заколебалась. Ей нехотелось столкнуться с кем-то из знакомых. Но где она смогла бы уединиться?

Ответ пришел почти мгновенно. Ну конечно! Она отправитсяпроведать маму с папой.

Вышла чертовски дальняя прогулка, почти на самый крайгородка, однако за последние три года она стала для Елены привычной. Девочкапересекла плетеный мост и поднялась на холм, а затем миновала разрушеннуюцерковь и спустилась в небольшую лощину.

Эта часть кладбища была ухоженной, порядочно зарос толькоболее старый участок. Здесь же трава была аккуратно подстрижена, а клумбывыделялись яркими цветными кляксами.

Елена села у большого каменного надгробия с вырезанной нанем фамилией Гилберт.

– Привет, мама. Привет, папа, – прошептала Елена инаклонилась, чтобы положить перед мемориальной доской лиловый цветочек, которыйона ??орвала по пути.

Подобрав под себя ноги, она села у могилы. Елена частоприходила сюда после того несчастного случая. Маргарет во время той авариитолько-только стукнул годик, родителей она на самом деле толком не помнила. Авот Елена очень даже помнила. Теперь она позволила своему разуму перелистыватьвоспоминания, и комок в горле постепенно набух, а слезы с легкостью вышлинаружу. Она по-прежнему страшно по ним скучала. По маме, такой молодой ипрекрасной. По отцу, такому веселому и улыбчивому.

Конечно, им с Маргарет повезло, что рядом в нужный моментоказалась тетя Джудит. Не каждая тетя уволится с работы и переедет обратно вмаленький городок, чтобы позаботиться о двух осиротевших племянницах. И Роберт,жених тети Джудит, был Елене и Маргарет скорее отчимом, нежели будущим дядей поправу женитьбы.

Да, Елена прекрасно помнила своих родителей. После похоронона часто приходила сюда в дикой ярости на них, разгневанная тем, что ониоказались так наивны и позволили себе так глупо погибнуть. Это было, когдаЕлена еще не очень хорошо узнала тетю Джудит, когда ей казалось, что нет такогоместа на всей земле, где она смогла бы почувствовать себя как дома.

«А где я сейчас чувствую себя, как дома?» – вдруг задумаласьЕлена.

Самый простой ответ – здесь, в Феллс-Черче, где она прожилавсю свою жизнь, – в последнее время почему-то не представлялся самым верным. Впоследнее время ей казалось, что должно быть что-то еще, какое-то место котороеона сразу узнает и назовет своим домом.

Чья-то тень вдруг упала на нее, и Елена испугано поднялаглаза. Какое-то время две стоящие рядом фигуры казались ей чужими, незнакомыми,полными смутной угрозы. Буквально окаменев, девочка пристально на них взирала.

– Знаешь, Елена, – нервно произнесла меньшая по росту фигура,уперев руки в бока, – порой я действительно за тебя тревожусь.

Елена вздрогнула, а затем издала краткий смешок. Этооказались всего лишь Бонни и Мередит.

– Порой я не на шутку задумываюсь, есть ли еще в мире такиеместа, где человек может найти себе хоть немного уединения, – сказала Елена,когда ее подруги тоже уселись.

– Предлагаешь нам уйти? – осведомилась Мередит, но Еленалишь пожала плечами.

В первые несколько месяцев Бонни и Мередит частеньконаходили ее здесь. Внезапно Елена ощутила радость и искреннюю благодарность кдевочкам. По крайней мере, теперь она могла чувствовать себя как дома с двумяподругами, которые так о ней заботились. Елене было не стыдно своих слез. Взявмятую салфетку, предложенную ей Бонни, она аккуратно вытерла глаза. Три подругикакое-то время просто сидели в тишине, наблюдая за тем, как ветер ворошит кроныдубов на краю кладбища.

– Я очень сожалею о том, что случилось, – наконец негромкопосочувствовала Бонни. – Это, правда, было ужасно.