– Я? – Стефан явно оказался в замешательстве.

– Гм… не знаю, смогу ли я.

– Ты бегать умеешь?

– Бегать?.. – Стефан повернулся к Мэтту, и Елена заметила наего губах слабый намек на улыбку. – О да. Еще как.

– А мяч ловить?

– Да.

– Больше крайнему ничего и не требуется. Я разводящий. Еслисумеешь поймать мой пас и бежать с мячом, вполне сможешь сыграть.

– Понятно. – Стефан действительно улыбался, а в голубыхглазах Мэтта, несмотря на серьезное выражение лица, плясали веселые искорки.

Сама себе изумляясь, Елена вдруг поняла, что ревнует. Междуэтими двумя мальчиками внезапно возникла такая теплота, которая не предполагаламеста для кого-то еще.

Однако в следующую секунду улыбка Стефана исчезла, и онотчужденно произнес:

– Большое спасибо… но нет. У меня много других занятий.

В этот момент по своим местам расселись Бонни и Кэролайн, иурок начался.

На протяжении всей лекции Таннера о европейской историиЕлена повторяла про себя сочиненный текст: «Привет. Я Елена Гилберт. Я состою вкомитете по адаптации новичков, и мне поручено показать тебе школу. Ну что, тыведь не станешь отказываться и позволишь мне выполнить задание?»

Последнюю фразу следовало произнести с широко распахнутыми,полными грусти глазами – но только если по лицу Стефана станет заметно, что онхочет от нее избавиться. Беспроигрышный вариант. Стефан Сальваторе навернякасовершенно беззащитен перед девицами, взывающими к его галантности.

Девочка, сидящая справа от Елены, передала ей записку.Развернув клочок бумаги, Елена узнала круглый, детский почерк Бонни. Запискагласила:

«Я постараюсь как можно дольше сдерживать К. Ну как? У тебяполучилось? Твой план работает???»

Елена перевела взгляд на Бонни, нетерпеливо ерзающую настуле в переднем ряду, указала на записку, покачала головой и одними губамипроизнесла: «После урока».

Казалось, прошло целое столетие, прежде чем Таннер выдалпоследние разъяснения по поводу устных докладов и отпустил учеников. Все мигомвскочили со своих мест.

«Ну вот, – подумала Елена – теперь не трусь».

С отчаянно бьющимся сердцем она встала в проходе на путиСтефана, так чтобы он не смог ее обойти.

«Совсем как Дик и Тайлер», – подумала Елена, борясь свнезапным приступом истерического смеха.

Но когда она подняла взгляд, на уровне ее глаз оказался егогубы.

Внезапно разум совершенно опустел. Что она собираласьсказать? Елена открыла рот, и странным образом заготовленные слова полилисьсами собой:

– Привет. Я Елена Гилберт. Я состою в комитете по адаптацииновичков, и мне предписано…

– Очень сожалею, у меня нет времени.

Какое-то время Елена не могла поверить, что он даже несобирается дать ей шанс договорить. Губы сами собой продолжали выдаватьзаготовленный текст:

– …показать тебе школу…

– Очень сожалею, я не могу. Я должен… я должен пойти натренировку по футболу. – Стефан повернулся к Мэтту, который с изумленным видомнаблюдал за происходящим. – Ты сказал, что она состоится сразу же послезанятий, ведь так?

– Так, – медленно кивнул Мэтт. – Но…

– Тогда лучше поторопиться. Может быть, ты меня проводишь?

Мэтт беспомощно посмотрел на Елену, затем пожал плечами:

– Ну да… конечно. Идем.

Они двинулись на выход, и Мэтт лишь раз обернулся. А Стефан– ни разу.

Елена вдруг поняла, что против своей воли оглядывает лицавесьма заинтересованных наблюдателей, в число которых входила и самодовольноухмыляющаяся Кэролайн. Елена ощутила слабость во всем теле. В горле у неезастрял комок. Она больше не могла ни секунды здесь оставаться. Тогда Еленаповернулась и как можно скорее вышла из класса.

К тому времени, как Елена добралась до своего шкафчика враздевалке, слабость уже почти прошла, а комок в горле пытался раствориться ипролиться слезами.

«Нет, – настойчиво говорила себе Елена, – в школе я плакатьне стану. Ни за что».

Закрыв шкафчик, она направилась к выходу.

Второй день подряд Елена возвращалась из школы сразу жепосле окончания уроков и в одиночестве. Тетя Джудит наверняка должна былаудивиться. Но когда Елена добралась до дома, машины тети Джудит не оказалось наподъездной дорожке; должно быть, они с Маргарет поехали на рынок. Входя дом,Елена ощутила царящие там мир и покой.

Она была благодарна судьбе за это уединение, сейчас ейбольше всего хотелось побыть одной. С другой стороны, Елена не очень хорошопонимала, чем себя занять.

Теперь, когда она действительно могла расплакаться, вдругвыяснилось, что слезы почему-то не текут. Бросив свой рюкзачок в коридоре,Елена медленно прошла в гостиную.

Эта прелестная, необычайно впечатляющая комната была, помимоспальни Елены, единственной частью дома, оставшейся от его первоначальноконструкции. Дом был построен еще до 1861 года и почти полностью сгорел вГражданскую войну. Спасти тогда удалось только гостиную с искусно сложеннымкамином, обрамленным изящным литьем завитками, а также большую спальню навтором этаже. Затем прадед отца Елены практически заново построил дом, и с техпор в нем жили Гилберты.

Елена повернулась посмотреть в высокое – с пола до потолка –окно. Старинное стекло было мутным и волнистым, и весь пейзаж за ним былискажен. От долгого взгляда на него начинала кружиться голова. Елена вспомнила,как отец впервые показал ей это старое волнистое стекло. Кажется, тогда ей былопримерно столько же лет, сколько сейчас Маргарет.

Елена снова ощутила комок в горле, но слезы по-прежнему непоказывались. В ней боролись противоречивые чувства. Елена не нуждалась ни вчьей компании, но в то же самое время болезненно ощущала свое одиночество. Онадействительно хотела как следует подумать, но теперь, когда пыталасьнастроиться на серьезный лад, мысли разбегались от нее подобно мышкам,спасающимся от белой совы.

«Белая сова… хищная птица… пожирательница плоти… ворона», –сложилось в голове у Елены.

«Такой здоровенной вороны я еще ни разу в жизни не видел», –сказал тогда Мэтт.