Келлан пристально посмотрел на Хадита, не уверенный, как поступить с заносчивостью Меньшего.

– Оставь, – сказала Зури. Келлан хмыкнул, но ничего не сказал, и бойцы, Ихаше и Индлову, спешно двинулись вниз по склону.

– Тау, – сказала Зури, – значит, мира не будет?

– Мира? – разом переспросили Келлан и Хадит.

Тау обратился к Келлану:

– Ты племянник чемпиона.

– И? – отозвался Келлан.

Тау замешкался. Ему было неловко выдавать тайну, но еще более неловко – думать, будто теперь она чего-то стоит.

– Перед Сечей я проследил за Джавьедом и Одили. К ним присоединились чемпион королевы, КаЭйд, несколько Одаренных и Ингоньяма. Они поднялись на Утесы и встретились на Кулаке с группой ксиддинов.

– С кем они встретились? – переспросил Келлан.

– Ты правда думаешь, мы поверим, будто ты не знал, что твой дядя вел мирные переговоры? – спросил Тау.

Хадит чуть не поперхнулся.

– Мирные переговоры?

– Я не знал, – ответил Келлан. – Абшир – прежде всего чемпион королевы, а потом уже мой дядя. Он отказался прийти на похороны моего отца. Сказал, что совесть не позволила ему присутствовать на сожжении труса.

Тау слышал горечь в словах Келлана.

– Я не знал ничего такого, чего не было положено знать другим посвященным Индлову, – заверил Келлан.

– Что произошло на Утесах? – спросила Зури.

– Я знаю только то, что смог расслышать, – сказал Тау.

– Тогда расскажи нам это.

– Хедени пришли на встречу с плененной Одаренной, это была Разъяряющая. Она пробыла в плену почти полный цикл. Ее пытали. Они заставили ее учить их разъярению.

– Это невозможно, – сказал Келлан. – Расы людей не могут учиться дарам друг друга. К тому же Богиня выжгла дары ксиддинов, когда прокляла их.

Тау продолжил сдавленным голосом:

– Разъяренная хедени, которая убила Чинеду и Джавьеда, могла бы поспорить на этот счет. – На это Келлан не нашелся с ответом, и Тау рассказал им остальное. – На той встрече хедени вернули нам Одаренную. Сын их вождя тоже был там. Он должен был устроить нашу военную капитуляцию, и с этого должно было начаться заключение мира. Мы, в свою очередь, должны были отдать им Ослабляющую, чтобы она обучила их своему дару. А потом, в довершение мирных условий, драконы должны были покинуть Ксидду, а королева Циора – выйти замуж за сына вождя.

– Нет, она не может! – вспыхнул Келлан. – С чего нам было на это соглашаться?

– Джавьед считает… считал, что войну было не выиграть, и пытался убедить в этом Совет Стражи. За это его и вывели из состава Совета и лишили полномочий.

– Если они сочли это недостойным внимания, то как мы пришли к мирным переговорам? – спросил Келлан.

– Твой дядя входит в Совет. Он слышал, что говорил Джавьед. И, наверное, сказал королеве.

– Ты хочешь сказать, что переданное через третьих лиц мнение убедило нашу королеву принять мир? – проговорил Келлан медленно, делая ударение на каждом слове.

– Джавьед говорил с ней лично, и он думал, что королева уже понимала, что мы проигрываем. И возможно, его заявления в Совете, вместе с чем-то еще, что было ей известно, и привели ее к тому, чтобы принять соглашение.

– Как скажешь, – ответил Келлан, искоса глядя на Тау.

– Переговоры, которые я подслушал, были не первыми. Королева Циора уже поручила своему чемпиону, главе Совета и КаЭйд выяснить, возможен ли мир. Оказалось, что возможен, и, как чуть ранее в тот вечер мне сказала Зури, королева собиралась встретиться с Советом Стражи после Сечи. – Тау оглядел лица тех, кто его окружал. – Мне кажется, целью той встречи было сообщить Совету, что условия мира будут приняты. Если королева знала, что война с ксиддинами закончится нашим уничтожением, то должна была это остановить.

– Остановить войну? – вмешался Темба. – Сдаться, ты имеешь в виду.

Слова Тембы, так похожие на те, что Тау говорил Джавьеду, сейчас, когда остатки их боевой силы мчались по горам в сердце королевства, спасаясь от армии непобедимых захватчиков, прозвучали особенно наивно.

– Думаешь, самому Джавьеду легко было настаивать на мире? – спросил Тау. – Он посвятил всю жизнь борьбе с хедени. Он пожертвовал всем, а под конец Вельможи отняли у него больше, чем когда-либо забирали ксиддины. Чтобы его ранить, Одили и КаЭйд воспользовались Джамилах. Они отдали его единственное дитя в лапы врага! – Тау повысил голос. Когда заговорила Зури, он ее не услышал.

– Нет, – сказала она. – Богиня, нет. – Зури остановилась на месте.

– Леди Одаренная, мы не можем задерживаться, – заметил ей Келлан.

– Мы отдали им Джамилах? Джамилах – дочь Джавьеда?

Что-то в ее тоне заставило остановиться и остальных.

– Она не просто Ослабляющая, – сказала Зури. – Джамилах – одна из самых могущественных из нас. Она Увещевающая.

– Нам действительно нужно идти, – сказал Яу, оглядываясь. Хедени не было видно на извилистых тропах Утесов, но они не могли быть слишком далеко.

– Джавьед сказал, что она умела призывать Стражей, – сообщил Тау, – но не могла бы этого сделать. Ей завязали глаза, а потом накрыли голову, прежде чем привести ее на территорию ксиддинов, на собрание, которое называют Конклавом. Она не сможет направить туда драконов. Она не будет знать, где находится, и она одна, без Гекса.

Зури дышала учащенно, будто после пробежки.

– Так это и работает, – сказала она. – Помни, Тау, Увещевающие отправляют детенышу крик бедствия. Увещевающей не нужно знать, где она находится. Драконы приходят к ней.

– Стражи могут чувствовать, где находится Одаренная? – спросил Хадит.

– Да, – ответила Зури. – Да.

– Нужно идти, – сказал Удуак, кладя огромную руку на спины Зури и Тау, подталкивая их вперед.

– Ее отправили одну, – сказал Тау, снова начиная идти. – Ей нужен Гекс, чтобы призвать Стража.

– Только если она хочет выжить, – уточнила Зури.

– Погоди, то есть план состоял в том, чтобы Джамилах призвала Стража, чтобы он атаковал Конклав? – спросил Келлан.

– Почему она не может выжить? – спросил Хадит.

Зури повернулась к нему.

– Если Джамилах призовет Стража на Конклав, он нападет, а когда поймет, что кричал не их детеныш, он унесет душу Джамилах в Исихого, где она будет жива до тех пор, пока у нее не иссякнет способность скрываться от демонов. Когда это произойдет, демоны найдут ее и убьют.

– О-о… – проговорил Хадит.

– Нет. Я не могу этого принять, – сказал остальным Келлан. – Это означает, что мой дядя вел переговоры нечестно. Он мог сделать что угодно, но он никогда бы не стал участвовать в лживых переговорах. Ни о войне, ни о мире, ни о капитуляции.