Поэтому он не соглашался с Ибрагимом.

– Мы не можем, – отвечал он, – пугаться какого-то юнца, у которого только-только отросли усы. Мы не можем из-за него отказываться от нашей главной цели. Неужели мой визирь готов сдаться? Неужели в то время, когда мы в силах стереть в прах европейское христианство, должны тратить усилия на какого-то юнца на Востоке?

– Цель остается прежней, повелитель. Но вместо того, чтобы идти к ней короткой дорогой и непременно попасть в ловушку, нам следует выбрать иной путь.

– Нужно все хорошо обдумать, паша.

Хюррем видела, что совершаются какие-то тайные приготовления. Падишах вновь ушел в себя и все время о чем-то думал, не замечая того, что происходит вокруг. Ее люди доносили, что Ибрагим пытается вновь убедить падишаха воевать на Востоке. И в какой-то момент Хюррем поразила простая мысль: Ибрагим много лет назад принял ислам, как и она, но, может быть, в душе он все еще оставался христианином? Не были ли его усилия обратить войска Османов на Восток попыткой спасти христианский мир? Сулейман часто говорил, что его мечтой является подчинение исламу всей Европы. Впервые услышав об этом, Хюррем помрачнела. Неужели христианству предстоит исчезнуть? «Тебе-то что, – подумала она, – ты давно мусульманка. Ты много лет молишься на Киблу вместе с Сулейманом. А может быть, греческий девширме по-прежнему молится Христу?» Хюррем вспомнила о статуях из Буды, о которых возмущенно говорил весь Стамбул. Странно распорядилась судьба. Два прежних единоверца были теперь по разные стороны.

«А я-то кто такая, – все время размышляла Хюррем. – Дочь священника, с юных лет читавшая Евангелие. Мусульманка, постившаяся в Рамазан. Где теперь моя родина: в славянских землях или в османских? Неужели я приняла ислам только для того, чтобы возвыситься в глазах падишаха?» Это признание самой себе потрясло Хюррем. «Аллах, прости мне мое двуличие», – говорила она про себя.

Впервые за много лет тем вечером она достала свою старенькую сумку с приданым и долго смотрела на полустершийся портрет Девы Марии с младенцем Иисусом на руках. Слезинка намочила осыпавшийся нимб Христа. Во время утреннего намаза Хюррем долго сидела на саджжаде[72]. Ее губы бормотали молитву.

«Ну что, посмотрим, – сказал Сулейман Ибрагиму-паше, – так ли искусен Тахмасп, как его отец шах Измаил».

Хюррем не знала, радоваться ли ей тому, что Рим спасен, или нет. У нее не было сил думать об этом, потому что Сулейман перед отъездом в поход оставил вместо себя на троне сына Гюльбахар Мустафу.

Паника охватила Хюррем, когда она услышала об этом. Неужели мальчик, которого обрезали еще только два года назад, обладает теперь в отсутствие Сулеймана всеми полномочиями своего отца? Ей было страшно за себя и своих детей. К тому же маленький шехзаде Джихангир постоянно болел. Она изо всех сил старалась не показывать своих страхов. В поход она проводила мужа своей неизменной улыбкой:

– Отправляйтесь, повелитель, и возвращайтесь с победой. Да будет благословен ваш путь. Мы будем вас ждать. Наш богатырь шехзаде будет нас охранять.

Она стояла и смотрела вслед удалявшемуся падишаху, который совершенно не замечал того, что происходит в его собственном дворце. А может быть, он все знал и не хотел замечать?

После истории со змеей страх и осторожность никогда не покидали Хюррем. Теперь все, что она ела и пила, тщательно проверяли. Первый кусок и первый глоток всегда доставался специальному мальчику, назначенному для этой цели верным Джафером. Теперь она не ложилась в кровать, пока ее тщательно не осмотрят несколько раз. Точно также осматривали постели детей.

Хюррем оказалась в совершенно новой ситуации. Она не знала, как ей поступить, а попросту говоря, не знала, как ей избавиться от сына Гюльбахар. Она целыми днями не выходила из своих покоев в поисках ответа на этот вопрос. В качестве первоначальной меры она велела перевести в свои покои детей – троих сыновей и дочь. Старший сын шехзаде Мехмед к этому времени уже уехал санджак-беем в Манису. Но и ему она отправила гонца с предупреждением. «Все твои усилия напрасны, Хюррем, – думала она. – На османский престол сел ублюдок Гюльбахар, и что же теперь тебе делать?»

А Гюльбахар была вне себя от радости. Это сводило Хюррем с ума. Сулейман далеко. Искендер-паша отправился вместе с войском. Хафза Султан умерла. Хюррем была совершенно одна. Кроме чернокожего евнуха и Мерзуки, рядом с ней не было ни одного человека, которому можно было бы доверять. Разве просто охранять жизнь пятерых детей? Дворец полон врагов, в каждом углу устроена ловушка. «Теперь Гюльбахар переедет во дворец, – размышляла Хюррем. – Наконец гадюка достигла своей цели. Ее сын почти занял османский престол. Осталось только официально объявить его султаном». Эти мысли терзали Хюррем. Она каждого считала своим врагом. В покои к ней могли входить только Мерзука, Сетарет-калфа и Джафер. Сетарет-калфа была уже совсем старой, ее кучерявые волосы давно поседели. Это делало ее забавной, но Хюррем было не до веселья.

Однажды ночью ей не спалось. Она села на постели. Неужели ты так и будешь бездействовать и чего-то ждать? Ты – законная жена султана Сулеймана. Кого ты боишься, этого мальчика? Ему надо показать, кто по-настоящему силен. Утром она первым делом позвала Мерзуку.

– Немедленно сообщите наместнику султана, что мы хотим с ним поговорить.

Мустафа немедленно ответил, что сам к ней придет. Хюррем торопливо собралась, выбрав одно из самых красивых своих платьев, зеленого цвета. На голову надела зеленый хотоз, расшитый золотом и изумрудами. На руке красовалось кольцо с огромным изумрудом, подаренное ей султаном Сулейманом.

Но никто не пришел ни после полуденного намаза, ни после дневного. «Он, наверное, сейчас с Гюльбахар», – думала Хюррем. Она очень волновалась. Они не виделись с Мустафой много лет. На празднике обрезания она смотрела на него издалека, да и то из-за полога. Она попыталась представить, о чем они могут разговаривать с Мустафой. Кто знает, чему научила его мать?

Раздался призыв к вечерней молитве, и наконец ей доложили:

– Шехзаде Мустафа Хазретлери!

Со дня праздника обрезания Мустафа еще больше вырос. Он стал еще больше похож на свою мать. Тюрбан на голове был ему немного великоват, и из-за этого лицо его казалось маленьким. Острый нос, черные глаза, брови и тонкие губы напоминали отца.

– Мы так давно вас ждали! – нежно сказала она.

Не глядя на нее, Мустафа ответил:

– Мы сюда вернулись только несколько месяцев назад.

Хюррем сделала вид, что не поняла намека. «Мы собирались встретить в пути нашего любимого шехзаде и его прекрасную мать, но падишах нас опередил. Так мы не смогли вас повидать».

Чувствовалось напряжение. Хюррем сделала несколько шагов к молодому человеку. «Проходите, садитесь», – сказала она. Увидев, что юноша колеблется, она взяла его за руку и сама повела к седиру. «Ничего не стесняйтесь, дорогой мой, мы ведь тоже вам почти, как мать. И что же это за официальный наряд? Он вам очень идет, но мы здесь не на заседании Дивана! Снимите тюрбан, так будет лучше видно ваше прекрасное лицо».