Мустафа медленно поднял руки и хотел было снять тюрбан, но потом передумал.

– Наместник падишаха без тюрбана быть не может.

– Ну как вам угодно. Как поживает ваша матушка? Иншаллах, она здорова и благополучна?

– Все хорошо.

Мустафа помолчал и добавил: «Она справляется о вашем здоровье… Она очень расстроилась из-за этой истории со змеей. И сейчас говорит, что надеется, что вам уже лучше».

Хюррем чуть было не расхохоталась.

– Да, со мной теперь все хорошо. Произошло обычное недоразумение. Сначала мы все, конечно, очень испугались, но теперь вспоминаем со смехом.

– Интересно, как сюда попала змея?

Хюррем чуть было не сказала: «Как-как, твоя мать принесла», но закусила губу и с улыбкой произнесла: «Мне кажется, она заползла по трубам. Откуда ей еще взяться в бане, – и, решив сменить тему, спросила: – А как ваши дела?»

– Я учусь быть падишахом.

На мгновение Хюррем застыла, продолжая улыбаться. «Учись, – подумала она, – но твоя учеба тебе не поможет».

А молодой человек с этими словами встал. На поясе у него был усыпанный драгоценностями меч, подаренный ему на праздник обрезания отцом. Сейчас он придерживал меч левой рукой, что придавало ему властный вид. Он был очень похож на своего отца. Ей показалось, что она видит молодого Сулеймана. Глаза Мустафы так же блестели, когда он говорил.

– Мы очень просили отца взять нас с собой в поход, но он нам отказал. Сказал, что порученное нам дело гораздо важнее. Ведь он поручил нам трон и государство.

– Как прекрасно сказал повелитель. Пока падишах сражается, наш шехзаде посидит на престоле…

– Главное место падишаха – на поле сражения. Настоящий падишах должен быть во главе своего войска. Чему я могу здесь научиться в четырех стенах? Я только и слышу здесь, что жалобы придворных друг на друга. Один другому не продал, один у другого не купил.

– Но ведь и это очень важно, разве не так?

– Да, важно, но падишах должен воевать. Если завтра, будет на то воля Аллаха, престол батюшки освободится, я стану настоящим падишахом, то клянусь, ни на день не покину своих воинов. Именно так должен жить сын султана Сулеймана Мустафа Хан – от победы к победе.

Хюррем снова вспомнила мужа – тот тоже любил говорить подобное.

В этот момент раздался азан. Мустафа направился к двери.

– Остались бы еще ненадолго, повидали бы ваших братьев.

Мустафа обернулся:

– У нас совершенно нет времени. Нас ждут государственные дела.

Хюррем ничего не ответила и лишь посмотрела в спину выходившему Мустафе, а затем крепко задумалась. В покои вошли служанки, собиравшиеся зажечь светильники, но она их прогнала и несколько часов сидела в темноте.

«Ступай, Мустафа, посмотрим. Трон, который ты собираешься занять, – достанется ли он тебе?»

Прежде из Стамбула на Восток выступило войско под командованием Садразама Ибрагима-паши. Ему помогал главный казначей Искендер Челеби. Падишах знал о том, что два старших визиря враждуют, но не думал, что это принесет неудачу.

Войско быстро добралось до Карамана. А оттуда двинулось на юго-восток, где быстро отвоевало захваченный Сефевидами Битлис. Когда Сулейман выступил из Стамбула со своей армией, численно превосходившей силы Садразама, с тем, чтобы соединиться с ним на востоке Анатолии, войска шаха Тахмаспа были еще далеко.

Хюррем Султан часто писала супругу о том, как обстоят дела в столице, не забывая в своих письмах часто хвалить Мустафу Хана. В одном из своих писем, написанных пляшущими неумелыми буквами, она сообщала, что баня, которую Сулейман обещал ей построить, получилась очень красивой и уже завершена. Архитектор сделал так, что, когда она сидит в банном зале, перед ней разворачивается красивый вид на Босфор, и при этом снаружи банный зал никому не виден. Хюррем часто просила кого-то из своих служанок писать падишаху письма под диктовку, и тогда буквы были ровными. Когда же буквы были кривыми, падишах с умилением понимал, что жена писала сама.

Насколько позволяли условия военного похода, он старался отвечать ей. Письма писал он сам, не призывая секретарей, и отправлял жене с самыми надежными гонцами. Письма перевозили в специальных серебряных футлярах, запечатанных личными печатями Хюррем Султан и Сулеймана Хана. Сулейман писал жене о том, как тоскует по ее сине-зеленым глазам, и часто посвящал ей стихи. Стихи он подписывал псевдонимом Мухиби, что значило – влюбленный, и в каждой строчке славил свою госпожу.

Сулейману часто также приходили письма от Садразама Ибрагима-паши. Однажды к падишаху прискакал измученный гонец и, еле стоя на ногах, с трудом поклонился. Вытащив из-за пазухи запечатанный печатью великого визиря футляр, он с поклоном протянул его одному из визирей, сопровождавших падишаха. Раскрыв футляр, падишах вытащил послание, и окружавшие его военачальники приготовились выслушать весть об очередной победе. Но этого не произошло. Напротив, Сулейман побледнел и нахмурился. «Хызыр-ага, – приказал он одному из визирей, – немедленно подготовь троих гонцов. Я хочу, чтобы они отправились к Ибрагиму-паше. Я запрещаю им останавливаться, я запрещаю им отдыхать, есть и пить. Они должны как можно скорее доставить мой приказ Ибрагиму».

Военачальникам было жутко любопытно, что же произошло. Но падишах хранил молчание. Хызыр-ага произнес: «Повелитель, пока вы пишете ваш приказ, все будет готово». Но Сулейман резко ответил: «Ничего писать не надо, подготовьте гонцов и приведите их ко мне».

После того как всадники, отправленные падишахом к Садразаму, ускакали, весь лагерь был поднят на ноги. Пушки, огромные катапульты и войсковые бунчуки, обозные повозки с провиантом, стада коров и овец – все это в течение получаса двинулось в путь. Во главе войска, как всегда, следовал военный янычарский оркестр. Падишах продолжал все так же хмуриться. Видно было, что он очень спешит, он то и дело подзывал к себе военачальников, требуя, чтобы они подгоняли свои отряды. Войско двигалось с такой скоростью, что за три дня преодолевало недельный путь. Его не останавливали ни горы, ни долины, ни реки. В любой момент могли напасть войска Сефевидов – падишах близился к турецко-персидской границе.

Когда до лагеря Ибрагима оставалось два дня пути, падишах не вытерпел и, переодевшись в одежду простого воина, с отрядом янычар уехал вперед. Все знаки султанской власти остались с войском, чтобы никто не догадался, что падишах покинул его.

Ибрагим-паша вовсе не ожидал, что среди ночи пред ним предстанет сам султан Сулейман, да еще и в солдатском одеянии. А Сулеймана впервые поразил его роскошный шатер, вид которого затмевал его собственный. Шатер стоял на золотых подпорках, был украшен лентами, расшитыми золотом, окошки были из венецианского стекла, а внутри все было покрыто тончайшими шелковыми тканями.

Дело было такой важности, что в шатре разговаривать о нем было нельзя. Два друга, Садразам и падишах, ступили в ночную тьму, оставив лагерь позади. Их сопровождали несколько воинов, следовавшие поодаль.