сквозь него Пашка разглядел пару знакомых лиц: артиста кино и политика. Лиза как будто растворилась, но Пашка чувствовал, что она где-то здесь. Музыка притихла, танец прекратился. Вдруг он услышал со стороны свободного угла зала:

— Здравствуйте, дамы и господа! Рады вас видеть в нашем казино! Делайте ставки! Прошу поприветствовать, для вас поёт несравненная Лиза Чайка!

Народец вяло зааплодировал, но, когда на импровизированной сцене появилась сногсшибательная блондинка в красном платье, гости оживились и захлопали бодрее. Пашка чуть не захлебнулся пивом, когда до него дошло — это его Лизка-злючка стоит там, на ярко освещённой софитами площадке, и какой-то разодетый во всё чёрное хмырь увивается вокруг неё в танце. Она пела какую-то совершенно незнакомую ему песню в блюзовом ключе низким бархатистым голосом. Изысканные, но направленные к самым низменным человеческим чувствам, слова обволакивали его:

Лаская ночь, коснись меня.

Имя тебе — искушенье.

Дай мне больше, чем просто любовь.

Дай мне больше, чем страсть,

Что проходит, словно боль.

Я сгорю в огне,

Сгорю в тебе — пускай!

Я могу стать пеплом,

Лишь познав твой рай.51

Её глаза, ослеплённые ярким светом, блуждали по залу, пока случайно не нашли его, Пашку. Он перестал замечать всё вокруг себя, растворившись в щекотном волнении. Не обратил внимания на то, что из гостей казино никто не одет в джинсы и кроссовки. Совершенно забыл о ссадине на лице, хотя у него побаливала голова. Он отметил только повышенное внимание к своей персоне со стороны какого-то лысого мужика, одетого в чёрный костюм и проходящего мимо, но не обратил на это должного внимания. Конечно, его удивило, когда к нему подошли два амбала и один из них спокойным, но стальным голосом произнёс:

— Оплатите напиток и покиньте помещение.

— С чего это? — не понял Пашка, но поставил кружку на стойку.

— Плати давай. Когда выйдем, я тебе объясню.

— А сразу нельзя? — спросил Пашка, на всякий случай выуськивая из заднего кармана деньги. — Сколько? — обратился он к бармену.

— Сто, — невозмутимо ответил тот.

— Ого! — изрёк взятый в оборот паренёк, бросая стольник рядом с кружкой.

— Теперь идём, — снова взялся за обязанности охранник и он же вышибала.

Но новые обстоятельства заставили их остаться на местах. Сопровождаемая прожекторами и десятками глаз, не прерывая пения, к ним шла сама Лиза Чайка. «Действительно чайка, — думал Пашка, — такая же белая и лоснящаяся. Даже голос был похож, когда она на Виктора визжала. — Ему даже на секунду стало того жаль. — Вот и будут невские чайки мне её напоминать».

Охранники расступились перед певицей, а та, пользуясь проигрышем в песне, опустила микрофон и тихо обратилась к тому из них, который проводил с Пашкой беседу:

— Николай, молодой человек со мной.

Тот только развёл руками. Она взяла парня за расстёгнутый на пару пуговиц ворот голубой рубашки и грациозно повела за собой в сценическое пространство, возобновив пение:

Возьму и прямо на виду

У всех тебя я украду.

Слов в песне больше не было, зато оставалась ещё музыка. Лиза ввела его на площадку и разыграла с ним и танцором довольно унизительный миниспектакль, в котором делала всё, что могло прийти в творческую голову: то обнимала его, то отталкивала, ходила между ним и вторым, зачем-то влепила ему пощёчину, когда мозги и так уже завяли, заставила его встать перед собой на колени, протянув руку для поцелуя, как настоящая госпожа, — и всё в таком роде. Зачем всё это? Он без того уже понял: хозяйка и повелительница — она, а он верный униженный пёс. Пусть бы его лучше вывели и отделали вышибалы.

Он с облегчением вздохнул, когда музыка умолкла, неуклюже поклонился, когда их осыпали рукоплесканиями. Какой-то мужик поднёс Лизе букет роз. После оваций она взяла Пашку за руку, провела молча длинным коридором и синим туннелем на ветреную улицу. Неподалёку стояла чёрная «Вольво» с тонированными стёклами. Они подошли к ней. Водитель вышел, и женщина попросила, обаятельно улыбаясь:

— Артём Владиславович, отвезите, пожалуйста, мальчика домой.

Тот кивнул. А Пашке она сказала почти шёпотом:

— Завтра у меня выходной. Если хочешь, приходи с самого утра.

Она взяла его за подбородок, любовно посмотрела на его лицо и добавила:

— Испугалась, что эти гориллы совсем тебя изуродуют. Пока.

Она, едва касаясь, поцеловала его в щёку и поцокала обратно в казино.

— Лиза, погоди! — вдруг вспомнил он. — Завтра же у меня уроки!

Он догнал её, а она остановилась, развернулась и злобно прищурилась на него:

— Какие уроки?

— Ну… эти… занятия в колледже…

— В каком?

Он замялся, потом нашёлся:

— В автодорожном.

— Лжец ты, Павел. Ты ещё в школе учишься! Признавайся!

Он густо покраснел, как будто учиться в школе постыдно или незаконно, и потупил взгляд.

— Ясно. Можешь ничего не говорить. Тебе шестнадцать хоть есть?

— Скоро семнадцать.

— Завтра паспорт мне покажешь.

И она отправилась в казино, время от времени бурно покачивая из стороны в сторону головой.

«Да, вот он униженный пёс! Унижен по полной программе».

Растягивая время, смущённый Пашка подошёл к водителю.

— Поехали? — спросил тот.

— Артём Владиславович, погодите. А вы её тоже потом повезёте?

— Да.

— Тогда я с ней поеду.

— Долго ждать придётся.

— Ничего. Я пока покурю. — Пашка помолчал. — У вас, кстати, случайно сигаретки не найдётся?

— Не курю и не советую. Впрочем, сейчас полно ларьков. Иди наверх, к метро, там увидишь.

Парень поплёлся в сторону метро, припоминая палатку возле перехода на Мантулинской и на ходу решая: «Накурюсь до тошноты, до ядрёного кашля. Что ещё делать-то?»

Заглянул в тот самый круглосуточный ларёк, в котором чуть ли не такой же зелёный паренёк положил ему на полку у окошка пачку «Парламента» и зажигалку. Пашка, нахмурившись, сгрёб покупки одной рукой и пошёл