— Не передумала что? — Вика насмешливо хмыкает, — Яр, ты выписываешься не потому, что чудесным образом исцелился. А потому что ненавидишь больницы и лезешь там сейчас от скуки на стены, хоть Эдуард Александрович и подбрасывает тебе задачи на дистационке. У тебя все еще не заросли швы, ты все еще на антибиотиках, тебе все еще нужен уход. Нет, я не передумала, и ты выписываешься к нам. Хотя, если у тебя другие планы… Кристина ждет тебя у себя с горчичниками?

— Нет у меня других планов, — я даже не скрываю своего оживленного голоса — очень хочу, чтобы Викки слышала мое нетерпение, — после иска, который я составил для Крис — ей для горчичников кому бы то ни было лет восемь не найдется времени. Ви, я имел в виду не тему выписки. Ты не передумала?

Сутки в реанимации после пробуждения я лежал и собирал из разрозненных секунд одно цельное воспоминание о вечере, отправившем меня на операционный стол.

Ты обещал мне медовый месяц, Ветров. Я жду.

Было или не было? Правда или нет? Может мне это привидилось в анестезийной коме? Тогда может мне найти анестезиолога и попросить его рассказать, как повторить этот опыт? Можно даже пару разиков пройтись по кругу…

— Я не передумала, Яр, — тихонько, будто по секрету, сообщает мне Викки, — так что можешь составлять план, когда будешь претворять обещание в жизнь. Я конечно подожду, но чем больше я жду — тем обширней мои ожидания, да и проценты капают каждый день, учти это!

Нет, было.

Я читаю это в её словах, во взгляде Викки, в её настроении, в полном отсутствии боевых действий с её стороны.

Я прижимаю её к себе — и она не пытается вырваться на волю, не напоминает мне, что я тут — только любовник, и что “при дочери держи свои клешни поближе к телу, Ветров”. Напротив. Она прижимается ко мне сама, щекой к моему плечу или лоб ко лбу, и тихонечко трепещет от волнения.

Я называю её своей женой — в глаза, прилюдно, раз за разом, а она никак на это не реагирует, не напоминает, что нет, что она мне бывшая — самый ненавистный для меня факт нынешнего момента. Ничего. Это исправимо.

Она даже сама предложила мне вернуться к  ним с Маруськой, поселиться после больницы на одной территории. И это — опасное предложение, но я его принимаю. От этого просто невозможно отказаться.

У нас не было возможности поговорить нормально, по телефону не то, а навещая меня Викки неизменно притаскивала с собой Машутку, что накладывало строгие фильтры на ряд обсуждаемых взрослых тем. Наверное поэтому, я с таким нетерпением жду вечера, когда у нас получится наконец обьясниться адекватным образом.

Денис Витальевич не разделяет моего энтузиазма к выписке и по его мрачной физиономии следует заключить, что он оставил бы меня в больнице еще на недельку. Но кажется, он сам понимает, что за это время мы просто рванем и взаимно аннигилируемся.

За мной приезжает Влад, лично. С одной стороны — не было проблемы вызвать водителя, с другой — мне бы надо пройтись с братом по ряду деталей наших дальнейших действий.

— Не передумал оспаривать права его наследования?

С недавних пор, считающегося моим отцом, мудака мы не называем даже по имени. Ей богу, дай мне такую возможность — похоронил бы его в безымянной могиле, а лучше — просто прикопал в каком-нибудь овражке, как безродную псину.

— Передумал ли я забрать у него все деньги матери, и то, что он с них поимел? — криво ухмыляюсь, — нет, конечно. Пущу эти деньги на благотворительность, может хоть так от них будет что нибудь хорошее. А его контору за которую он так трясется пустим с молотка.

— И сожжем здание, — мечтательно тянет Влад.

Да, было бы неплохо. Хотя идея отдать здание какому-нибудь детскому дому мне нравится больше.

Принимать как факт, что отец мне оказался не отец, а просто мудак, паразитировший за счет матери и подкатывавший даже к моей невесте — мне оказалось просто, но чертовски досадно. Столько времени оборачиваться назад, думать, что это я действовал экспрессивно, а “отец” был абсолютно прав, и после обнаружить, что во всем, что касается дел этих лет я действовал неправильно, равнялся не на того, и вообще…

На этом фоне старший братец кажется возмутительно довольным. Хотя, ему-то с кармы ничего смывать не надо. И все же…

— Что-то случилось? — задумчиво интесуюсь я разглядывая гордый профиль брата. От Карима он унаследовал больше чем я, это однозначно. Один этот тонкий орлиный нос чего стоит, — что-то хорошее, так ведь?

— Отец вышел из комы, — неожиданно прямо отвечает Влад, — мне позвонили час назад, я уже зафрахтовал себе билеты. Яр, я себя как Симба чувствую, если бы ему сказали что Муфаса не разбился при падении со скалы, а выжил. Такое ощущение, что где-то там решили, что я хорошо себя веду и выписали мне подарочек.

— А, так ты поэтому мне счет за свои услуги не присылаешь? — хоть мне и больновато смеяться, от этой подколки я удержаться не могу, — решил быть хорошим мальчиком до конца?

— Неа, — Влад хохочет до чудовищного заразительно, но мне приходится держаться, — это потому, что я не хочу, чтоб ты снова попал в реанимацию по старой памяти, вот зарастешь, нормализуешься… А там уже и у меня проценты накапают.

— Все сегодня норовят впаять мне проценты, — драматично вздыхаю, а потом после недолгого молчания добавляю, — поздравляю. Ты столько времени этого ждал.

— Я хочу ему сказать про тебя, — Влад паркуется у “пункта назначения”, — возможно не сразу, не уверен, что он будет готов к таким откровениям, но чуть позже. Если ты хочешь конечно. Ты ведь изначально с ним не рос.

— Карим мне всегда нравился, — я пожимаю плечами, — ты ведь знаешь. В этом плане, это не с ним я расплевался и восемь лет не общался вообще никак. Я даже не особенно разделял точку зрения матери на Карима, потому что он-то кажется до конца только её и любил. Так что… Я буду рад прояснить это отношение. Если позволит ситуация, конечно.

— Ну, что, сейчас ты устанавливаешь курс на семейную жизнь? — фыркает Влад, когда мы выгребаемся из машины и даже доползаем до лифта, — и как, не хочешь еще подумать? Рассмотреть варианты?

— Пошел ты, — я огрызаюсь без малейшей злобы, но запоздалое озарение заставляет меня прищуриться, — уж не хочешь ли ты подкатить к моей Ви, пока я буду “рассматривать варианты”?

— Какой ты догадливый, братец, — Влад корчит скорбную физиономию, — черт, ты что, даже не дашь мне возможность затащить её в ЗАГС, и сказать тебе перед этим “в большой семье не щелкай клювом”?

— Когда-нибудь я тебя убью, братец. Возможно даже скоро.

— Ты только учти, после моей смерти непременно обнародуется папочка собранного на тебя компромата.

— Ничего. Я переживу. А вот ты - на вряд ли. Потому что нельзя быть на свете мерзавцем таким.

Викки отпросилась с работы раньше, как и собиралась. Встречает нас с Владом, а во мне будто туже натягиваются нетерпеливые жилы. Одного только взгляда на эту фигурку упакованную в домашние джинсы и просторный свитер достаточно.