– Давай к полковнику!

Старшина ввел их в большой пустой зал. Только у одной стены стояла длинная широкая скамья, на которой сидели несколько дежурных стрельцов с протазанами[129]. Две двери вели в соседние комнаты. Из-за одной из них доносился шум голосов. Старшина одернул на себе кафтан и скрылся за этой дверью.

– Султанский фирман? О ля-ля! Шудесно! Подавайт его сюда! – долетел сквозь неплотно прикрытые двери резкий голос. – Или нет, лутше подождайт! Я сам выходиль… Господа официрен, гераус![130] Запорошци привозиль султанский фирман… Я хочу видаль его сей секунд!.. Ком, ком![131]

В зал ввалилась гурьба войсковых старшин. Впереди шел розовощекий полковник. Его ярко-голубые глаза с интересом скользнули по казакам, вытянувшимся перед ним.

Увидев полковника, Роман Воинов вздрогнул и хотел было сделать шаг назад, но в зале наступила тишина, все замерли, и он не посмел нарушить строй.

– Полковник Трауэрнихт! – объявил кто-то из старшин.

Арсен шагнул вперед. Поклонился, опуская правую руку чуть ли не до пола.

– Ти привозиль фирман? – спросил Трауэрнихт, с удовольствием оглядывая стройную, туго сбитую фигуру казака.

– Да, пан полковник. Я с товарищами раздобыл его в Турции. Кошевой Сирко приказал отвезти его к гетману и господину воеводе, а по дороге показать коменданту Чигирина, чтобы он спешно готовил крепость к новой осаде.

– О-о, ви слухаль? Что говорит этот косак!.. Это есть снова война! – воскликнул полковник.

– Да, пан, – подтвердил Арсен, вынимая фирман и подавая его полковнику.

Тот развернул, повертел перед глазами.

– Швайнерай[132], это же написан по-турецки!

– Да, пан полковник. Дозвольте – я прочитаю и переведу.

Арсен знал уже наизусть весь текст и быстро пересказал его содержание. Трауэрнихт не сводил с него глаз. Видно было, что он поражен не только важным известием, но и тем, что обыкновенный запорожец так свободно переводит с турецкого.

– Господа, чрезвычайно интересант! – воскликнул полковник. – Ми ждаль война, но все-таки сомневался… И вот запорошци привозиль такой важный новость… Колоссаль! Колоссаль! – и похлопал Арсена по плечу. – Данке, майлибер![133] Я всегда восхищаль от запорошски косак… Ошень карош зольдат, майне гершафтен!..[134] От дизер[135] новость воевода Ромодановский ошень довольный быть… Я тоже довольный… Молодшина, косаки… – И посмотрел на товарищей Арсена: – А это твои камераден?[136]

Он подошел к Спыхальскому. Тот выпятил грудь, вытянулся. Немец покровительственно похлопал по плечу и его.

– О, богатир! Геркулес!.. А этот… Ба! Ба! – Полковник вдруг поперхнулся, вытаращил глаза, а лицо его стало наливаться кровью. – Доннерветтер![137] Так это же есть мой холоп Ромка Воиноф! Ройбер![138] Грабитель! – Он задохнулся, посинев от злости, нахлынувшей на него. – Зольдатен! Взять этот ферфлюхтер хунд![139] Он никакой косак есть! Это есть мой крепостной… Из село Плоское, под Тула… Бунтовщик, поджигальшик!.. Сжигаль мой имение… Ошень карош имение… И бежаль, ферфлюхтер!.. Н-на! Теперь, видишь, он стал запорошский косак!.. Герой!.. А где быль? У Стеньки Разин?.. Голюбшик, твой место на конюшня! Там я покажу, как палить мой дом!.. Зольдатен, схватить его, забийть в кандалы! В тюрьма! – Трауэрнихт брызгал слюной, размахивал руками, топал ногами.

Стрельцы схватили Романа, вырвали у него саблю, которую он пытался вытащить из ножен, поволокли к выходу.

– Прощай, брат Арсен! Прощайте, друзья! – крикнул тот, упираясь. – Вот какую волю нашел я на родине! Проклятье!..

Арсен кинулся к стрельцам:

– Стойте! Что вы делаете? – Затем от них к полковнику: – Мы с ним привезли из Турции такое важное известие, а его в тюрьму?! Это такая награда?

– Зашем косак так кричит? Он думайт, што тут есть Запорошский Сечь? – произнес с издевкой Трауэрнихт.

Арсен дрожал от негодования. Нет, не такой встречи он ждал в Чигирине. Рука невольно потянулась к сабле. Но его сразу же оттеснил плечом Спыхальский, а Грива сильно сжал локоть.

Пан Мартын стал перед полковником, встопорщил на него усы. Лицо его побледнело, а глаза готовы были выскочить из глазниц. Голос дрожал.

– Пся крев! Пан полковник, не подобает творить такое наглое злодейство с нашим другом, которое с ним только что учинили! Даже если и правда, что Роман пустил красного петуха на усадьбу пана, все равно не можно хватать его, как какого-то последнего разбойника, бездельника, бо пан Роман с лихвою возместил это, оказав важную услугу своей отчизне! И к тому же он уже не холоп, проше пана, а запорожский казак! А это, мосьпане, уже другое дело!

Трауэрнихт пытался что-то сказать, но Спыхальский так разошелся, что ничего не замечал и продолжал говорить, неистово вращая выпуклыми глазами.

– Я сейчас почти понял, что значит быть холопом! Представляю, как пан обращался со своими крепостными, если такой добрый и чуткий человек, как пан Роман, поднял руку на ваше имение! Видно, ему жилось хуже, чем панской скотине… Однако ж, панство, холоп – тоже человек, холера ясна!.. У него та же плоть и кровь, что и у нас, шляхтичей. Он точно так же радуется, печалится, любит и ненавидит… Так кто же дал нам право издеваться над ним? Природа? Или пан Езус? А-а? Спрашиваю я вас!..

– Холоп – это есть холоп, майн либер! – вытаращился на Спыхальского Трауэрнихт. – А если ви есть шляхтич, как заявляйт, то мне странно слухайт от вас подобный слов!.. Нихт вар[140], господа?

– Так, так, господин полковник!.. – послышались голоса.

– Ви все слыхаль?.. На этом о холопа кончайт!.. Шпасибо, косакен, за фирман, за ошень важный весть… Думаю, князь Ромодановский даст за него шудесный презент.

– Нам не нужен никакой презент! – снова вырвался вперед Арсен. – Освободи, пан полковник, нашего товарища! Иначе мы освободим его силой! – И он яростно стукнул рукояткой сабли о ножны.