После первых бурных проявлений радости, когда слышались лишь отдельные восклицания, Метелица первый вспомнил, что прибывшие устали и нуждаются в отдыхе.

– Без передышки от самого Дуная, батько, – сказал Арсен. – Так что и я, и мои други не откажемся от гостеприимства. Последние три дня мчались, как на крыльях. Соскучился по товариству сечевому да и дела неотложные… А что, кошевым все еще Сирко?

– А кто же? Отказывался, правда, очень. Говорил – постарел, мол, очень. Но товариство настояло… Да и времена тревожные…

– Мне бы сразу к нему…

– Постой, постой, парень! Глухая ночь на дворе – а ты к кошевому!.. Горит, что ли? Выспишься, а тогда делай как знаешь, – охладил Арсена Метелица. – Заезжайте!.. Товкач, поставь коней в конюшню! А ты, Секач, раздобудь чего-нибудь казакам червяка заморить. Да шевелитесь поживей, увальни!.. А я уж постою на часах!..

После сытного ужина Метелица отправил Романа, Спыхальского и Гриву спать. Арсена же заставил поведать о своих скитаниях и бедствиях. Старый запорожец и его молодые товарищи, затаив дыхание, долго слушали невероятные рассказы, и лишь на рассвете уставший Арсен заснул.

Утром вся Сечь узнала о возвращении Звенигоры. Каждый хотел собственными глазами увидеть его и послушать обо всем, что он перенес. Однако Арсен, сбросив с себя турецкий наряд и одевшись за счет сечевой казны во все новое, отправился к кошевому. Зато Спыхальский, Грива и Роман на все лады рассказывали о своих мытарствах в неволе.

Особенным успехом пользовался у запорожцев пан Мартын. Рассказывал он интересно, с юмором, с лемковским говорком, частенько ввертывая в свою речь те польские словечки, что похлеще, и изображал Арсена чуть ли не сказочным богатырем и непобедимым воителем. Слушая его, казаки то и дело разражались веселым хохотом, так как Спыхальский даже о трагических событиях их жизни умел рассказать остроумно и весело. Тогда пан Мартын и сам хохотал громче всех, запрокинув голову и нацелив в небо свои рыжие усы-копья. Потом напускал на себя серьезный вид и вновь принимался развлекать своих слушателей новыми приключениями, в которых правда нередко приукрашивалась буйной выдумкой неутомимого рассказчика.

Проходя мимо, Арсен встретился взглядом с паном Мартыном – тот стоял на бочке, перевернутой запорожцами вверх дном, чтобы всем было видно поляка. Спыхальский хитро улыбнулся, подморгнул и продолжал в том же духе:

– А однажды – это было юж на Днестре – послал меня пан Арсен переправу разведать… Шмыгнул я в кусты и иду себе по-над берегом. Остерегаюсь, как бы какой татарин не заметил меня. Вдруг вижу – бежит к речке хорошенькая татарочка с высоким медным кувшином на плече. Я остановился. Думаю, что же будет дальше? Татарочка поставила кувшин на камень, оглянулась вокруг и – о панство! – начала быстро раздеваться… Я зажмурился… Когда мне надоело стоять, как слепому, я приоткрыл один глаз…

– Ха, ха, ха! – захохотали вокруг запорожцы.

– Смотрю – осталась татарочка в одних цветастых шелковых шароварах… Ох, Езус!.. А как только я открыл и второй глаз, она юж успела…

Арсен не разобрал, что там «юж успела» татарочка, но по тому, какой громовой раскат хохота пронесся над толпой, стало ясно, что пан Мартын веселым словом и шуткой сумел полонить казацкие сердца.

В комнате войсковой канцелярии Арсена встретил сам Сирко. Арсен впервые видел кошевого таким взволнованным и возбужденным. Старый атаман раскрыл объятия и, не позволяя младшему поклониться по старинному казацкому обычаю до земли, прижал его к груди.

– Ты все-таки вернулся! Слава Богу! А я уже и не надеялся увидеть тебя живым, и тяжкий грех тяготил мою душу…

– Вернулся, батько, но, к сожалению, без вашего брата. Не нашел…

Сирко усадил Арсена напротив себя. Вздохнул.

– Вижу. Если б нашел, вместе с ним прибыл… Видать, не суждено бедняге умереть на родной земле… Однако ты недаром там побывал: сослужил службу родине и всему кошу Запорожскому. Твоя весть о походе Ибрагима-паши на Чигирин помогла нам своевременно подготовиться к встрече и успешно отбить его нападение… Напрасно Ибрагим-паша и хан Селим-Гирей три недели беспрестанно штурмовали Чигирин. По многу раз на день бросали они свои войска на приступ, копали апроши[126] и закладывали под стены города пороховые мины – ничто им не помогло! Чигирин выстоял, а Ибрагим-паша с Селим-Гиреем бесславно отступили… Да и мы здесь, в Понизовье, тоже не сидели сложа руки – совершали набеги на татарские улусы, громили турецкие переправы через Буг, подстерегали неприятеля на Муравском шляху[127] и разоряли вражеские обозы с припасами… Во всем том есть и твоя доля! Вовремя получить предупреждение о замыслах врага – это уже наполовину выиграть сражение!

– Рад это слышать, батько, – скромно ответил Арсен. – Но то – дело прошлое… Турки не оставили намерения завладеть Украиной. Султан Магомет снова готовит поход. Более грозный, чем в прошлом году!

Сирко внимательно посмотрел на казака.

– Сведения у тебя надежные?

– Да. Мне удалось вместе с моими друзьями-болгарами раздобыть султанский фирман. – С этими словами Арсен вытащил из-за пазухи тугой свиток плотной бумаги и подал его кошевому.

Сирко развернул желтоватый лист, покрытый узорчатым турецким письмом, прижал ладонями к столу, долго всматривался в него.

– О чем пишет султан?

Арсен прочитал фирман и перевел слово в слово. Сирко слушал молча. На его высоком загорелом лбу легла между бровями глубокая морщина. Очевидно, кошевого глубоко потрясло услышанное, но он пытался скрыть это. Мужественное лицо Сирко, которому так шли густые длинные усы, подковкой охватившие чисто выбритый крутой подбородок, оставалось непроницаемым.

Некоторое время он молчал. Свернув свиток, Арсен смотрел на кошевого и старался отгадать его мысли и чувства.

– Так вот оно как, – наконец тихо промолвил Сирко. – Значит, этим летом не менее двухсот тысяч турок и татар будут топтать наши степи, жечь села и хутора, разрушать города!.. А кто может сказать, скольких наших людей они убьют, искалечат, потянут в нечестивую агарянскую неволю!.. Бедная моя Украина, чем ты провинилась перед Богом, что он насылает на тебя напасть за напастью! Сколько горя изведала ты и сколько еще падет его на твою несчастную голову!.. Вот уже сорок лет, со времен гетмана Якова Острянина, я не выпускаю сабли из рук… Походы великого Богдана… Булава Винницкого полковника… Кошевой славного Низового товариства… Непрерывные войны с крымчаками… Чувствую, что не те уже силы у меня. Слабеет зрение, медленнее бьется сердце… Боже! Ниспошли на меня свою благодать: сохрани в моих руках силу ровно настолько, чтобы отвести от моей любимой отчизны опасность, а глазам сбереги зоркость, чтобы мог я увидеть, как побежит Кара-Мустафа с остатками своего войска с земли нашей! А потом хоть и упокой мя, Господи!