но преобладала другая, назидательная, направленная на поиск путей к Богу. С «политической» тенденцией мы уже сталкивались, говоря об имперском воображаемом: русская православная церковь превозносила себя и своих светских партнеров через жития святых и исторические сочинения. В XV веке некоторые епархиальные и политические центры (Новгород, Тверь, Ростов, Суздаль) и Москва создавали положительный образ себя путем составления летописей и житий, которые поддерживали их претензии на региональное политическое господство. Летописи были громоздкими, но изложение событий с библейской эпохи до настоящего времени позволяло тому или иному княжескому роду либо епископу показать, что его земли имеют важное значение для Божьего замысла. Каждая местная летопись включала более ранние, со времен Киевской Руси, а те содержали краткий обзор библейской истории; в итоге они делались достаточно объемными за счет включения локальных событий и обязательно содержали славословия правителям, епископам и другим известным людям, чья набожность и покровительство вере (авторы, в конце концов, были церковниками) были признаком господнего благословения, дарованного их стране. В таких княжествах, как Новгородское, Ростовское и Тверское, возникали пантеоны местных святых, часто являвшихся основателями монастырей. После вхождения всех этих земель в состав Московского государства местное летописание, не считая новгородского, по большей части пришло в упадок, в Москве же начали создаваться большие общерусские летописи, помещавшие ее в центр исторического процесса.

В XV веке церковь и государство также использовали жития святых, чтобы превозносить великокняжескую власть, сосредотачиваясь на культе трех святых епископов, тесно связанных с правящей династией – «московских чудотворцев»: митрополита Петра (ум. 1326), почитавшегося как основателя московской митрополии; митрополита Алексия (ум. 1378), наставника великого князя Дмитрия Донского, который вступил на престол в возрасте девяти лет и правил с 1359 по 1389 год; митрополита Ионы (ум. 1461), пользовавшего уважением за то, что он отверг Флорентийскую церковную унию 1448 года. Великий иконописец Дионисий написал две большие парные иконы Петра и Алексия со множеством сцен из их житий для новопостроенного Успенского собора в Москве; появились жития с подробным описанием их чудес. В летописях мы читаем о том, как великие князья перед сражениями посещали храмы, посвященные этим чудотворцам.

Другие тексты, вышедшие из-под пера клириков, были посвящены нравственности монахов и одновременно мирян, хотя в основном авторы обращались к элитной аудитории – монахам, их знатным покровителям, придворным, для которых предназначались проповеди епископов. В XV веке внутри монашества обозначились две тенденции. Одна заключалась в проповеди нравственности, касавшейся в основном публичного поведения – клеймились пьянство, сексуальная распущенность. Такие иерархи, как митрополит Даниил (ум. 1547), произносили пламенные проповеди, широко расходившиеся в народе, настоятели же монастырей, такие как Иосиф Волоцкий (1439–1515), основатель Успенского монастыря в Волоколамске, говорили об этом, давая наставления монахам. Иосиф Волоцкий (впоследствии канонизированный: местное празднование с 1579 года, общецерковное – с 1591-го) составил устав для общежительных монастырей (киновий), предусматривавший дисциплину и пасторское попечение, необходимые для сосредоточения мыслей на Боге. Этот устав, сделавшийся общепринятым для русских обителей в следующие два столетия, предписывал монахам проводить жизнь в трудах и молитве, воздерживаться от излишеств, проявлять смирение и требовательность к себе, в то время как сами монастыри накапливали деньги и земли – с точки зрения того же Иосифа, чтобы лучше служить Господу.

Другая тенденция в эволюции духовности – противоположная той, которую представлял Иосиф Волоцкий с его предпочтением общежительного уклада, – была связана с исихазмом, получившим немалое распространение среди русских монахов в XV веке. Как указывалось выше, исихазм знаменовал собой возрождение созерцательных духовных практик в Византии XIV века. Пол Бушкович продемонстрировал, что, восприняв исихазм в XV веке, русские монахи разработали его «региональный вариант», причем отбросили некоторые существенные элементы теории (учение Григория Паламы о нетварном свете) и практики (мистические видения), хотя и знали о них. Исихазм в России сыграл прежде всего роль толчка к возрождению созерцательной жизни в монастырях, которую вели в соответствии с раннехристианскими предписаниями: молчание, молитвы, упражнения в аскетике. Крупные духовные писатели прославляли великих духовных вождей: Епифаний Премудрый создал житие преподобного Сергия Радонежского (ум. 1392), Пахомий Логофет – житие святого Кирилла Белозерского. Оба описывали будущих святых как приверженцев аскетизма, которые вели строгую и смиренную жизнь, полную труда и молитв, и, отрекаясь от мирских страстей, искали уединения, чтобы наладить общение с Богом. Нил Сорский, основавший небольшой скит на реке Соре (конец XV века), в своих трудах более последовательно отражал исихастское учение. Для последователей Иосифа Волоцкого «освобождение от страстей» означало, к примеру, сдерживание сексуальных желаний; Нил Сорский вкладывал в эти слова тот же смысл, что и греки, имея в виду усмирение внутреннего смятения, борьбу с алчностью, гордыней, гневом. То была более «глубинная» нравственность, по сравнению с той, что проповедовали Иосиф Волоцкий и митрополит Даниил; в московский период русской истории Нил Сорский пользовался большим почитанием в монастырских кругах. Идея незримого союза с Богом, составлявшего конечную цель исихазма, нашла отражение в величайших произведениях русского религиозного искусства XV века – «неотмирных» иконах и фресках, созданных Феофаном Греком в Москве и Новгороде, Дионисием в Ферапонтовом монастыре под Белоозером, Андреем Рублевым во Владимире, Звенигороде и Москве.

Для монаха было необязательно вести созерцательную жизнь, обитая в уединенном скиту, но Нил Сорский ясно обозначил проблемы, связанные с противоположным выбором – существованием в большом монастыре, где собирание мирских богатств шло параллельно духовным поискам (рис. 12.2). Он утверждал, что при общежительном укладе монахи быстро становятся подвержены мирским порокам (жизнь за счет чужого труда, приобретение роскошной одежды, накопление сокровищ, создание архитектурных ансамблей). Иосиф Волоцкий, напротив, считал, что лишь крупный общежительный монастырь со строгим уставом является подходящим местом для молитвенного созерцания. Представления о том, что эти двое вели острую дискуссию о том, должны ли монастыри владеть землей, ныне отвергнуто; такие споры разгорелись лишь в середине XVI века. Как Иосиф Волоцкий, так и Нил Сорский преследовали одну цель – наладить монашескую созерцательную жизнь, – но выбирали для этого разные средства. Роберт Романчук рассказывает о том, насколько прилежно насельники Кирилло-Белозерского монастыря следовали созерцательным практикам двух видов: одна сводилась к чтению духовных сочинений, по примеру отцов-пустынников (духовных предшественников исихастов), другая была связана с более интеллектуальными занятиями – изучением и анализом текстов. Благодаря своему богатству монастырь собрал обширную библиотеку и давал монахам хорошее образование. Чтобы такие занятия не выходили из-под контроля, духовные наставники разрабатывали методы самодисциплины (устав Иосифа Волоцкого и другие) и постоянно обрушивались на самые возмутительные прегрешения против общественной нравственности.

Рис. 12.2. Троице-Сергиев монастырь неподалеку от Москвы пользовался покровительством царского семейства и знатнейших бояр, процветая