осаду царских войск (1668–1676). Однако за церковным расколом не последовала многолетняя религиозная война; обычным способом сопротивления раскольников было бегство. Некоторые делали страшный выбор, совершая массовые самосожжения, волна которых прокатилась по старообрядческим общинам в 1670–1680-е годы. Самоубийство рассматривается христианством как грех, но в данном случае оно оправдывалось чрезвычайными обстоятельствами – концом времен. Между тем вожди староверов начали выступать против самосожжений уже в 1690-е годы. Остальные же попросту пускались в бега и жили, ожидая Страшного суда, считая общество языческим и отвергая государство. К концу XVII века старообрядцы переселились в пограничные области империи: Крайний Север, Северо-Запад, Урал, Сибирь, Нижнее Поволжье, земли у границы с Польшей. Встала проблема: как устроить праведную жизнь вне церковных институтов, пока не свершился последний суд? В главе 20 мы рассмотрим, каким образом она решалась на протяжении XVIII века.

НАРОДНЫЕ ВЕРОВАНИЯ И СИНКРЕТИЗМ

Как это происходило со всеми разновидностями христианства в Европе раннего Нового времени, история церкви и даже крупнейшего раскола в ней – лишь часть истории. В течение всего европейского Средневековья миряне приспосабливали христианское вероучение и обрядность к народным обычаям. Реформация и Контрреформация проделали долгий путь к наведению единообразия в области веры и обрядов, но даже в Европе примеси народных воззрений, магия и суеверия сохранялись еще в XIX веке. В России христианство тоже было синкретичным, но не знало конфессионализации, как в Европе, и, таким образом, оставалось нереформированным в течение XIX века.

Уже в XVI веке европейские путешественники, попадавшие в Россию, резко критиковали русское православие. Предметы критики во многом зависели от отношения к Реформации: католики, например Сигизмунд фон Герберштейн в 1520-е годы, ничего не имели против литургии и таинств, протестанты же, как Джайлз Флетчер в 1580-е годы, выражали презрение к ним, а заодно к иконам, святым и монашеству. И те и другие были едины в своем осуждении русских за безнравственность (пьянство, сексуальная распущенность), но главное – за невежество и суеверность. Адам Олеарий, интеллектуал и эрудит, особенно сильно нападал на местное население за невежество и недоверие к науке. Как уже говорилось, церковный собор 1551 года также был обеспокоен этими проблемами, и прежде всего тем, что христиане следуют «языческим» обычаям. Но, ввиду отсутствия целенаправленных усилий по конфессионализации, русское православие вступило в современную эпоху с синкретической верой. Действительно, русские этнографы XIX века выяснили, что номинально православные люди привержены анимистским и языческим верованиям и обрядам. Стелла Рок даже утверждает, что этот религиозный синкретизм, или «двоеверие», представлял собой параллельную систему верований, противостоял церкви и государству, но для многих он являлся самым обычным православием.

В христианской Европе, как Западной, так и Восточной, принятие христианства влекло за собой ассимиляцию местных верований и обрядов. Святые заняли места различных божеств. У восточных славян Илья-пророк ассоциировался с Перуном; в почитании святой Параскевы можно разглядеть черты византийских культов и поклонения женскому божеству Мокоши; христианские праздники совпадали со многими важными датами аграрного и солнечного календаря. Кое на что церковь смотрела снисходительно: в сельских районах Франции, Германии и России священники участвовали в аграрных церемониях, анимистических по своему происхождению. В России крестьяне почитали «мать сыру землю», а основные даты сельскохозяйственного цикла отмечались при помощи ритуалов плодородия. В некоторых областях перед началом вспашки жители деревни молились перед иконой и куском хлеба и проводили первую борозду, прежде чем приниматься за все поле. Для начала жатвы выбирали деревенскую женщину, известную своими добродетелями: она зажигала свечи перед иконами, символически срезала первые снопы и укладывала их в форме креста; позднее священники благословляли собранное зерно.

Однако клирики хорошо сознавали риск того, что народные верования могут из безобидных традиций сделаться отклонением и даже ересью. Отцы церкви, восточные и западные, пользовались раннехристианскими святоотеческими творениями и постановлениями соборов, чтобы пресекать отклонения двух видов. Первое – иногда называемое «высокой» или «оккультной» магией – опиралось на обширную античную литературу по астрономии и астрологии, медицине и целительству, математике и другим наукам. Второе воплощало в себе не зафиксированные на письме народные традиции, шаманские и анимистические верования и обряды. В России раннего Нового времени как Стоглавый собор 1551 года, так и Домострой осуждали оккультные практики; составлялись списки запрещенных книг с использованием византийских источников. Но все это не было главной причиной религиозных отклонений в Московском государстве. Лишь очень немногие античные тексты по медицине, астрономии и прочим наукам были переведены на старославянский; некоторые из них проникли в Россию в XV–XVI веках из гуманистических кругов и еврейских общин Литвы, что вызвало процессы над еретиками. Но одновременно в конце XV века монах Ефросим из Кирилло-Белозерского монастыря составил сборник библейских, житийных и назидательных текстов, а также светских повестей, трудов по медицине и гаданию – безо всяких последствий. В целом же магия высокого уровня и оккультизм не нашли широкого распространения среди неграмотного населения Московского государства.

Более серьезной проблемой для клириков в это время были отклоняющиеся от нормы светские и даже церковные практики. Епитимийники, проповеди, послания содержали нападки на мирян, прибегавших к амулетам, заговорам, сборникам волшебных текстов. Участники собора 1551 года осудили церковников, разрешавших присутствующим на службах класть под алтарь различные предметы (соль, мыло и т. д.), чтобы тем самым благословить эти вещи. Осуждалось и веселье по праздникам, особенно в канун Рождества, Богоявления, Рождества Иоанна Предтечи и Троицы (совпадавших с зимним и летним солнцестояниями) и в основные даты сельскохозяйственного календаря. Были заклеймены скоморохи со своей «бесовской игрой», медведями и квазидуховной властью (считалось, что они отгоняют злых духов от свадебных процессий). Все эти нападки – в католической и протестантской Европе аналогом этому была борьба с магией и суевериями – были затем подхвачены «ревнителями благочестия» и старообрядцами.

Многие критические замечания, высказываемые официальными лицами, могли дословно цитироваться по византийским каноническим документам, но есть множество свидетельств – как относящихся к рассматриваемой эпохе, так и собранных позднее этнографами – того, что православие, исповедуемое мирянами в Московском государстве, было смешано с языческими верованиями и обрядами. Богослужебные книги в приходах содержали молитвы, возносимые духовными лицами и мирянами в случае какой-либо личной надобности и в повседневных ситуациях (болезнь, влюбленность, необходимость идти в суд); в таких молитвах христианское вероучение было тесно переплетено с анимизмом. Люди обращались к духам природы и к христианским святым, видя зло в дьяволе и других природных силах. Они взывали к ветхозаветным пророкам, святым, Иисусу, Богоматери, наряду с персонажами «народного иномирья», пользуясь выражением Ив Левин. Священные дубы, мифические острова и озера, лучи рассвета и заката соединялись с христианскими мотивами. Существовали культы местных святых – оставшимся от