По мере того как Климент утрачивал власть, росло могущество Франческо Марии делла Ровере; Микеланджело терзали опасения: «Сородичи Юлия враждебно настроены в отношении меня, и… тяжба продолжается, и они требуют возмещения убытков с процентами, а чтобы их удовлетворить, не хватит и сотни мне подобных»[1034]. Он пребывал в состоянии «душевной тревоги», гадая, что случится с ним, если он лишится покровительства Климента: «Не отпускает мысль о том, где бы я оказался, если бы не папа, – мне не было бы места на этом свете»[1035].

Средства папы постепенно иссякали, и, соответственно, работы в церкви Сан-Лоренцо стали замедляться. Впрочем, даже стремительно и неотвратимо теряя власть, Климент находил минутку осведомиться, не слишком ли утомлен Микеланджело трудами[1036].

* * *

Гигантское имперское войско, стоящее лагерем под стенами Феррары, давно не получало денежного довольствия, едва ли не голодало и, как всем было известно, клялось «на славу разграбить Флоренцию», соблазнительно богатую родину папы (одна из главных проблем заключалась в том, что ни одно государство, даже империя Карла V, не могло позволить себе содержать войско столь большое, как то, что теперь сражалось в Италии)[1037]. В конце марта 1527 года имперская армия наконец двинулась на юго-запад, через Апеннины, в направлении Папской области, Рима и Флоренции.

Климент назначил кардинала Пассерини правителем города, регентом при двух последних потомках рода Медичи, незаконнорожденном семнадцатилетнем Алессандро и незаконнорожденном же шестнадцатилетнем Ипполито[1038]. Режим Пассерини вызвал возмущение буквально у всего населения города. Однако от мятежа его удерживал страх перед приближающимся вражеским войском.

Есть свидетельства, что Микеланджело испытывал искушение бежать из города, прежде чем на Флоренцию обрушится катастрофа; так он уже поступил в 1494 году. Агент герцогов Мантуанских во Флоренции убеждал его искать убежища на севере и перейти на службу к его господину Федерико Гонзага[1039]. Мантуя не могла похвалиться большими размерами, но была богатым и высококультурным государством; через несколько месяцев там найдет приют Бенвенуто Челлини. По-видимому, Микеланджело серьезно обдумывал подобный выбор и даже предложил продать Гонзага свой юношеский шедевр «Битву кентавров». Но в конце концов решил никуда не двигаться, ведь он был «богат», как без обиняков указывал представитель мантуанского двора. Во Флоренции и в ее ближайших окрестностях кучно располагались его дома и фермы; во Флоренции жила его семья и большинство друзей.

16 апреля изголодавшееся имперское войско ступило на землю Флоренции[1040]. Несколько дней жителям казалось, будто город действительно ожидает разграбление, однако в последний момент у стен города появились отряды, верные Коньякской лиге, и предводительствовал ими не кто иной, как племянник и наследник Юлия Франческо Мария делла Ровере, герцог Урбинский. Имперское войско двинулось дальше на юг. В тот же день, 26 апреля, во Флоренции вспыхнуло восстание[1041]. В городе была восстановлена республика, но просуществовала она всего несколько часов.

Тициан. Портрет Франческо Марии делла Ровере, герцога Урбинского. 1536–1537

Кардинал Пассерини выехал верхом за пределы города поприветствовать войско герцога Урбинского, только что достигшее флорентийских предместий. Выпустив его, восставшие в суматохе забыли запереть одни из девяти ворот в городских стенах. Вот Пассерини и вернулся в сопровождении нескольких тысяч солдат и быстро вновь подчинил себе город. Как часто случалось и прежде, флорентийцы, блестящие финансисты и художники, оказались никудышными политиками, когда возникла необходимость применять грубую силу и грозить противникам войной.

На исходе уличных боев защитники палаццо Веккьо стали бросать с крыши в солдат промедицейской армии крупные камни. Один из них попал в «Давида», в двух местах сломав его мраморную руку. Молодой Джорджо Вазари вместе со своим другом и собратом-живописцем Франческо Сальвиати подобрали отколотые фрагменты скульптуры, сохранили и, когда наконец представилась возможность, восстановили изваяние[1042].

А Микеланджело тем временем не давали покоя иные заботы. Герцог Урбинский прибыл во Флоренцию и мог лично осведомиться о гробнице папы Юлия[1043]. Сколь бы жутким это ни казалось, возможно, он сам отправился на Виа Моцца бросить взгляд на сделанное ваятелем. Если это действительно произошло, неловкости было не избежать.

Некоторые по-прежнему полагали, что имперская армия вернется. Спустя три дня, 29 апреля, Микеланджело записал, что его друг Пьеро Гонди несколько дней тому назад попросил у него разрешения спрятать кое-что в Новой сакристии в Сан-Лоренцо, ведь времена ныне опасные[1044]. Микеланджело, не желая вмешиваться и даже видеть, где он устраивает тайник, просто дал ему ключи.

Тем временем имперское войско продолжало свой поход на Рим. Утром 6 мая оно напало на город, сломило сопротивление спешно собранных оборонительных отрядов и ворвалось за городские стены[1045]. В начале битвы был застрелен командующий имперскими силами герцог де Бурбон,[1046] и после этого его солдаты, уже никем не сдерживаемые, предались безудержному убийству, насилию и разбою. Папа Климент, не в силах поверить глазам своим, еще раз бежал по подвесному коридору из Ватикана в замок Святого Ангела, сопровождаемый многими кардиналами и придворными. Перед тем как преодолеть последний отрезок пути, бросившись по мосту в замок, Паоло Джовио надел на папу свою собственную фиолетовую кардинальскую шапочку и такую же накидку, чтобы вражеские солдаты, заметив снизу белое папское облачение Климента, не вздумали в него стрелять[1047].

Достигнув неприступного замка Святого Ангела, папа оказался в осаде, а остальной Рим тем временем подвергся жесточайшему разграблению. Как бодро сообщал один из его участников, «нападающие убили шесть тысяч человек, разорили дома римлян, захватили все богатство, которое нашли в церквах и иных местах, и сожгли значительную часть города»[1048].

Имперские солдаты принялись методично расхищать все движимое имущество в городе. Захватчики разграбили все церкви и требовали выкуп с каждого, кто им попадался. Богачей заставили выплатить огромные суммы, но не смилостивились и над бедняками, приговорив и их хоть к какой-то денежной пене. Для этих печальных дней весьма типична судьба художника Перино дель Вага. Вазари описывал, как в воцарившемся хаосе и смятении он «попал в эту беду вместе с женою и дочуркой, которую он, пытаясь спасти, носил на руках с места на место по всему Риму»[1049]. В конце концов он был схвачен имперскими солдатами и принужден заплатить выкуп столь огромный, что едва не лишился рассудка от горя.

Россо Фьорентино, живописец младшего поколения, испытавший влияние Микеланджело, пережил испытания несколько фарсового свойства: «Несчастного Россо забрали немцы, которые обращались с ним ужасно: они не только его раздели и разули, но заставляли носить тяжести на спине»;